Ожидание шторма
Шрифт:
— Пишите, — совсем мягко сказала Погожева.
Татьяна послушно взяла ручку. Перо легко скользило по бумаге. Но буквы получались неровными, закошенными вправо.
— Теперь поставьте число и подпись, — закончив диктовать, предложила Серафима Андреевна.
Татьяна нехотя повиновалась.
— Хорошо, — сказала Погожева. — Переверните страницу и напишите номера воинских частей, дислоцирующихся в гарнизоне.
— Я не знаю, — испуганно прошептала Татьяна.
— Плохо, — укоризненно заметила Погожева. — Плохо в первый же день врать, своему коллеге.
У Татьяны было такое чувство, будто она летит в пропасть. Но еще долго-долго не будет дна с его острыми скалами, а только страх, незнакомый и липкий.
Столбик номерных знаков воинских частей получился совсем коротким. Список офицеров — чуть больше.
— Мало, — сказала Погожева.
— Больше не помню.
— Верю. Даю день сроку. За это время составьте мне полные списки по картотеке.
Татьяна ничего не ответила.
— Переверните еще страницу, — продолжала Погожева. — Пишите: «Расписка». С новой строки: «Я, Дорофеева Татьяна Ивановна, получила от сотрудника германской разведки за переданную мной информацию военного характера аванс в сумме десять тысяч рублей». Прописью. Так. Число. Подпись.
Погожева взяла одну из трех пачек, подвинула к Татьяне.
— Десять тысяч в сторублевых купюрах. Считайте.
Татьяна подняла пачку, повертела. Ответила:
— А что считать? Они же запечатаны.
— Спасибо за доверие, — усмехнулась Погожева. Она встала. Взяла тетрадку.
— Опустите пистолет, — попросила Татьяна.
— Не волнуйтесь. Теперь я не стану в вас стрелять. Но предупреждаю. Не делайте глупостей. Если меня арестуют, ваши расписки попадут в русскую контрразведку. Не думаю, что вы сможете убедить их в своей невиновности. Там работают непокладистые люди. Ясно?
— Ясно.
— Я попрошу вас, моя милая, обменяться со мной одеждой. Дайте мне свое пальто, платье...
Меньше чем через десять минут переодетая Погожева уже стояла в прихожей. Прощаясь, она сказала:
— Ваша агентурная кличка — Кукла. Не знаю, смогу ли я сама поддерживать с вами контакт. Возможно, придет другой человек. Пароль: «Мне известно, что у вас есть пианино». — «Оно испорчено». — «Могу предложить в обмен мешок картошки». — «Спасибо. Мне нужна мука».
Снова Жан
Чирков всю вторую половину дня с группой солдат обследовал каменоломни. Вернулся лишь вечером, усталый, голодный, злой. Результаты были весьма и весьма скромные. Остатки дымовой шашки (могли баловаться дети) да следы, не очень конкретные, свидетельствующие лишь о том, что еще недавно кто-то использовал штольни в качестве склада.
Каиров сказал Чиркову:
— Вы свободны. Ужинайте и отдыхайте.
Сам же пешком отправился в гостиницу Дома офицеров.
Стемнело. Дождя не было. Но воздух весь был пронизан сыростью. И морем, и нефтью... Возле Дома офицеров разговаривали люди. Двери хлопали. И пятна света,
В фойе Каиров увидел афишу кинофильма.
«СЕГОДНЯ! ТОЛЬКО ОДИН ДЕНЬ!
Английский документальный фильм
«ПОБЕДА В ПУСТЫНЕ»
Производство Армейского кинофотоотдела и киноотдела
Британских королевских воздушных сил.
Фильм рассказывает о разгроме итало-немецких войск
в Египте и Ливии 8-й английской армией.
Начало в 19 часов».
Нет. Он не пошел в кино. Усталость и недомогание сковали его, сделали вялым. Поднявшись в номер, он, не снимая шинели, упал на кровать. Закрыв глаза, около четверти часа лежал неподвижно.
Потом в дверь постучали. Вошла горничная — низкого роста старушка. Лицо у нее было дряблое, точно тряпка, но улыбка приветливая, глаза моложавые. Она сказала:
— Давайте я поменяю вам постель.
Каиров поднялся. Виновато пояснил:
— Прилег на секунду — и как в воду.
— Намаялись, чай, за день, — участливо сказала старушка и задвигала губами, словно что-то пережевывая.
— Намаялся не больше обычного. Да годы не те...
— Годы — они как пузыри мыльные. Разглядеть не успеешь, а их уж нет. — Белая простыня, затвердевшая от крахмала, хлопнула, словно парус, накрыла матрац.
— Давно при гостинице работаете? — спросил Каиров, удивившись ловкости старушки.
— Восьмой годок... Аккурат с весны тридцать шестого.
— Майора Сизова помните?
— Нешто забуду... Приветливый сынок такой был. Ежели придешь в номер прибрать али постель сменять, без пятерки не отпустит. И по десять рублей давал.
— Друзей к нему много ходило?
— Да ведь разве упомнишь. Офицеры ходили. Этот вот... Солидный моряк. По продуктам который... Фамилию запамятовала. Как зачну вспоминать — все одно забываю.
— Женщины навещали майора?
Старушка обиделась — нос ее будто бы удлинился и морщинки покатились вниз:
— Господь с вами! Он такой хороший был, интеллигентного воспитания. В Танечку нашу влюбленный...
— Может, вспомните, когда видели майора в последний раз?
— И вспоминать нечего. Видела я его, можно сказать, перед самой кончиной.
— Где? — с надеждой спросил Каиров.
— Как ни есть супротив бани... На тротуаре они с барабанщиком нашим, Жаном, разговаривали. А потом машина возле них остановилась. Шофер что-то спрашивал.
— Не слышали, что говорил шофер?
— Нет. На дежурство торопилась.
— В каком часу это было?
— Близ девяти вечера. До девяти вечера меня начальник отпустил.
— Спасибо, — сказал Каиров.
А когда старушка уходила, дал ей десять рублей. Лицо горничной расплылось, как блин на сковородке. Запричитала она: