P.S. Я все еще люблю тебя
Шрифт:
Я собираюсь сказать это только один раз, поскольку ты все равно этого никогда не услышишь. Прощай, Джонни.
С любовью,
Лара Джин
Я издаю крик, настолько громкий и настолько пронзительный, что Джейми в тревоге лает.
– Прости, – шепчу я, падая на подушки.
Не
Без сомнений, Джон не получит это письмо обратно. На самом деле, не знаю, следует ли мне писать ему ответ вообще. Каким-то образом все, кажется… изменилось.
Я забыла то письмо, насколько страстно я мечтала о Джоне. Насколько я была уверена, насколько абсолютно верила, что нам предназначено было быть вместе, если бы только. Воспоминание о том чувстве потрясает меня; оно оставляет меня с ощущением беспокойства и даже неуверенности. Зыбкости. Что было в нем такого, задаюсь я вопросом, что заставило меня так верить в это?
Странно, что в письме нет упоминания о Питере. В письме я говорю, что он начал мне нравиться осенью в восьмом классе. Мне также нравился Питер в восьмом классе, так что там определенно был момент пересечения. Когда же начался один, и закончился другой?
Единственный человек, который мог бы знать – это единственный человек, которого я никогда не смогу спросить.
Именно она предсказала, что мне будет нравиться Джон.
Женевьева ночевала у меня дома большинство ночей в то лето. Элли было разрешено оставаться с ночевкой только в особых случаях, так что обычно были только мы вдвоем. Мы обсуждали то, что происходило с ребятами за день, каждую деталь.
– Это будет наша команда, – сказала она мне однажды ночью, ее губы еле шевелились. Мы делали корейские маски для лица, которые прислала моя бабушка, те, что похожи на лыжные маски, с каплей «экстракта» и витаминами и веществами типа спа. – Вот какими будут старшие классы. Буду я и Питер, ты и Макларен, Крисси и Элли могут поделить Тревора. Мы все будем влиятельными парами.
– Но мы с Джоном не нравимся друг другу в этом смысле, – запротестовала я, стиснув зубы, чтобы удержать маску от сдвига.
– Понравитесь, – ответила она. Она сказала это так, как будто это был предопределенный факт, и я ей поверила. Я всегда ей верила.
Но ничего из этого не исполнилось, кроме части про Джен и Питера.
31
Мы с Лукасом сидим в коридоре,
– Придерживайся своей стороны, – напоминает он мне, когда я опускаю голову еще за одним кусочком.
– Эй, это же я купила его! – напоминаю ему я. – Лукас… как ты думаешь, писать кому-то письма считается обманом? Я спрашиваю не для себя, для подруги.
– Нет, – отвечает Лукас. Он вскидывает обе брови. – Постой, эти письма сексуального характера?
– Нет!
– Они наподобие того письма, что ты написала мне?
Я издаю короткое маленькое «нет». Он бросает на меня взгляд, показывающий, что вовсе не купился на мои слова.
– Тогда все в порядке. Формально, ты чиста. Так кому ты пишешь?
Я колеблюсь.
– Помнишь Джона Амброуза Макларена?
Он закатывает глаза.
– Конечно, я помню Джона Амброуза Макларена. Я по уши втрескался в него в седьмом классе.
– А я была влюблена в него в восьмом!
– Конечно, была. Мы все были. В средних классах тебе нравился либо Джон, либо Питер. Это были два основных варианта. Как Бетти и Вероника. Безусловно, Джон – Бетти, а Питер – Вероника. – Он замолкает. – Помнишь, как раньше у него было невероятно милое заикание?
– Да! Я даже была немного огорчена, когда оно исчезло. Оно было таким очаровательным. Таким мальчишеским. А ты помнишь, что его волосы были цвета нежно-сливочного масла? То есть, я думаю, что свеже-взбитое масло выглядит именно так.
– Я считал, что они больше были лунного пшенично-желтого оттенка, но да. Итак, каким он стал?
– Не знаю… Странно, поскольку я помню его таким со средних классов, и это просто моя память о нем, но вот какой он сейчас…
– У вас, ребят когда-нибудь в прошлом были отношения?
– О, нет! Никогда.
– Наверное, вот почему сейчас он возбуждает твое любопытство.
– Я не говорила, что мне любопытно.
Лукас бросает на меня взгляд.
– Ты, в сущности, так и сказала. Я не виню тебя. Мне бы тоже было любопытно.
– Просто интересно об этом думать.
– Тебе повезло, – говорит он.
– Повезло в чем?
– Повезло в том, что у тебя есть… выбор. Я имею в виду, что, как бы, официально обо мне никто не знает, но если бы даже я открылся, то в нашей школе есть, вроде как, всего два парня-гея. Марк Уайнберг, с лицом-пиццей, и Леон Батлер. – Лукас передергивается.
– А что не так с Леоном?
– Не издевайся надо мной, задавая такие вопросы. Мне просто хочется, чтобы наша школа была больше. Здесь для меня никого нет. – Он уныло глядит в пространство. Иногда я смотрю на Лукаса и на секундочку забываю, что он гей, и мне хочется заново его любить.
Я касаюсь его руки.
– Однажды, очень скоро, ты выйдешь в мир, и у тебя будет такой большой выбор, что ты не будешь знать, что с ним делать. Все будут влюбляться в тебя, потому что ты такой красивый и безумно очаровательный, и ты будешь вспоминать школу, как крошечный барьер.