P.U.M.E.
Шрифт:
— Как дела, Тео?
Он ничего не ответил.
— Понимаю, у меня также. Я столько хотел сказать, столько спросить. А теперь мы “Тут”, — я замолчал, не имея понятия о том, что мне сказать.
Я молчал долго, но через секунду заговорил. “Тут” не существует времени, пространства. “Тут” ничего нет, кроме “Нас”, холода и тьмы.
— Тут холодно, — сказал я, после чего стало ещё холоднее.
— И темно, — ответил Тео, после чего стало ещё темнее.
— Ты ведь ещё в баре хотел мне всё рассказать?
— Но не смог, паразит в моём теле не позволил мне. Аеон наслаждался этим. Хоть я и знаю, зачем ему всё это, кажется, что
— Он ведь мог завладеть тобой в любой момент.
— Но не стал. Он наблюдал, смотрел, как драму и фильм ужасов.
Меня и моего тела “Тут” не существует, как следствие, не существует и болевых окончаний, чувств и ощущений. “Тут”, где холодно и темно, существуем только “мы”, как единое целое, но я чувствую холод и вижу тьму. “Тут” — становится ещё холоднее. “Тут” — становится ещё темнее.
— Прости меня, Саймон, — “Тут” вдруг стало немного теплее. “Тут” вдруг стало немного светлее. — Я был поглощён желанием отомстить и потерян. Я был готов на всё и, именно тогда, я встретил Аеона. Я согласился на всё, — голос задрожал, задрожало и “Тут” задрожали и “Мы”. — Я бы никогда. Слышишь! Никогда… — с одной из сторон “Тут”, хоть тут их и не существует, поднялось яркое и тёплое солнце. — Если бы я только знал, Саймон, если бы я знал, что это будешь ты. Если бы… — “Тут” стало жарче и ярче, но только с одной из несуществующих сторон. — Ты не простишь меня. Я и не заслуживаю прощения.
Если бы ноль при делении на двойку давал не ноль, а две половинки нуля, то получилось бы то место, где мы сейчас находимся. Получилось бы “Тут”, там, где “Мы”. Одна половина этого нуля, поделённого на двойку, светит ярким светом и горит жарким жаром. Это половина, где “Мы” всё ещё “Мы”, но уже, хоть и немного, Теодор. Кажется, на “Той” половине я вижу Теодора. Но он, ещё, не видит меня.
— Тео.
Он промолчал.
— Тео. Я знаю. Я всё знаю. И ты всё знаешь. Пока я и ты тут — “Мы” знаём всё, что знаем мы. Я чувствую твою боль, я плачу твоими слезами, я говорю твоим языком.
— Сай, — начал Теодор.
— Нам ведь даже и говорить не нужно.
— Саймон, — продолжил Теодор.
— Но я скажу. Я ведь такой же, как и ты. Хоть нас и свела его безумная фантазия.
— Саймон, по… — продолжил Теодор.
— Наши цели совпали. Наша месть свершилась. Может, не так как мы хотели, но свершилась.
— Саймон, пожалу… — продолжил Теодор.
— Мы с тобой подружились. Мы стали друзьями, и я знаю, что настоящими.
С противоположной, от первой несуществующей стороны, тоже поднялось солнце. На моей половине тоже стало тепло и ярко, но ещё не так ярко, как на его половине.
— А представь, что нас поменяли бы судьбами? Я ведь тоже наверняка согласился бы на паразита. Я тоже был готов на всё.
— Саймон, пожалуйста, — продолжил Теодор.
“Тут” — становится ещё теплее. “Тут” — становится ещё светлее.
Наши две половины будто соединились. Половинки нуля обратились в ноль, а затем и бесконечность. Ничего не происходило, и мы говорили. Время шло и остановилось. Вот я — уже я, а Теодор — уже Теодор. Мы уже не “Мы”, а я и он по отдельности, но мы близки как никогда. Нам тепло и светло. Мы сидим на той самой койке, на которой впервые договорились о том, чтобы убить его отца. На том самом корабле, где познакомились и стали друзьями. Мы сидим, вытянув ноги вперёд и облокотившись на
— Саймон, пожалуйста, уб… — продолжил Теодор.
— Я готов даже остаться с тобой “Тут” навсегда, — начал я.
— Саймон, пожалуйста, убей, — продолжил Теодор.
— Ты был, есть и будешь моим лучшим другом. Прости себя Теодор, ведь…
Теодор договорил мою фразу моим языком, чувствуя мою боль и проливая мои слёзы:
— Ведь я прощаю тебя, — закончил Теодор.
А я договорил его фразу его языком, чувствуя его боль и проливая его слёзы:
— Саймон, пожалуйста, убей меня, — закончил я.
“Тут” вдруг замерло и мы прожили вместе миллиарды секунд всего за одну. “Тут” вдруг стало очень ярко, настолько, что я закрыл глаза. “Тут” вдруг стало очень жарко, настолько, что сама бездна подавилась и выплюнула меня. Я не смогу убить его.
Я вновь стою на небольшом постаменте. Вокруг когда-то был пепел, когда-то была обгоревшая земля и чёрные, как после ядерной зимы или извержения супер-вулкана, грязные и пыльные облака. Когда-то тут было холодно, а с неба падал снег и мраморного цвета зола. Но сейчас тут тепло, а весь горизонт и всю вертикаль занимают цветы…
Я поворачиваю голову. Там никого нет… Только металлический паук.
Мёртвый паук.
Я оказался в реальности. В голову Теодора воткнут кинжал. Теодор воткнул его туда моими руками. “Мы” всё поняли. Моего друга больше нет, как нет и Джинбея. Я простил его. Мне кажется, что не стоит ненавидеть человека за то, на что согласился бы я сам, окажись я на его месте. Живи мы в идеальном мире и будь мы идеальными людьми, лишь может, я бы считал иначе. Но мы живём в реальности, а в реальности моих друзей больше нет. Остались только я, Элис и зло, следующее мне по пятам. Зло, так или иначе, разрушающее хлипкую кирпичную стену, которую я пытаюсь построить. Умирают родители, и основание стены падает. Я плачу, а затем леплю из грязи новые кирпичи и строю новую стену. Вроде, всё идёт хорошо, но вдруг умирает Джинбей, а стена хоть и не падает, но сильно накреняется. Справились, хоть и с трудом, идём дальше. Смерть Мистера Х оказалось не тем, что я себе нафантазировал. Месть не спасла меня от мучений, она не сделала мне лучше. А тут ещё и Теодор… Кирпичная стена опять упала, кирпичики с верхних рядов оставляют синяки и кровоподтёки по всему телу. Мне нужно опять строить стену. А может стена — не лучшее что человек может построить? Может мне нужно связать верёвки, выточить дощечки и соорудить крепкий мост? Я не знаю…
Я поднимаюсь с колен, всё тело дрожит. Затем поворачиваюсь и вижу, как Аеон продавливает защиту Элис бесконечными сериями ударов. Она больше не атакует, даже не пытается. С её лба стекают крупные капли пота, а под глазами появились тёмные, как ночь, синяки.
Барьеры, окружающие Элис, постепенно трескаются и исчезают. Каждый уничтоженный барьер будто придаёт Аеону сил, он управляет кинжалами всё проворнее, и с каждым ударом они вонзаются всё глубже. От неминуемой гибели Элис отделяет два слоя защиты.