Падение "ангелов"
Шрифт:
— Вы что-то имеете против исторической деятельности Рейха, — с лёгким оттенком давления заговорил Андронник. — Вы должны помнить, что критики действий Рейха по строительству государства запрещена и преследуема на основании статьи двести девяносто пять точка три Кодекса Уголовных Наказаний.
— Нет, что вы… — с лукавой улыбкой отмахнулся Фемистокл. — Я просто хотел сказать, что политически Рейх не таков, каким пытается себя показать.
— Что вы хотите сказать этой репликой? Мне показалось, или мои аналитические центры голосового и лингвистического анализа показывают недовольство,
— Нет, что вы, — аккуратно стал говорить Фемистокл, чувствуя, что Андронник ощущает его настроения. — С чего мы вообще начали этот диалог?
— Вы позвали меня, чтобы предложить сотрудничество в одном деле и спросили — что случилось с Вольным Союзом, а затем мы перешли к спору о том, прав ли был Рейх в использовании ядерного вооружения.
— Да-да-да, — искорки лукавства блеснули в глазах Фемистокла. — Насчёт сотрудничества. Как ты оцениваешь моё предложение присоединиться к моей кампании «ТехМаршалл»?
— Вашей кампании? — нотки возмущения прорвались через безжизненно-металлическую речь киберария. — Она вам не принадлежит.
— Оу, я прошу простить меня за стол опрометчивое заявление, — с толикой обманчивости сказал Фемистокл. — Она находится в ведении вашего военного ведомства, как его… Министерства Нападения, но я крайне удивлён, почему ваш Канцлер решил не сделать её подведомственным учреждением, а выделил в государственную кампанию, да ещё и привлёк меня к участию в Совете Управляющих. Очень странно, не находите?
— Это вы можете спросить у Канцлера, но не у меня, поскольку я всего лишь мелкая шестерёнка в механизме Рейха.
— Какая жалость… я вас хочу призвать под своё руководство, командовали бы новоиспечённым подразделением воителей в экзо-броне, получили бы знаменательную должность. Чего вам это стоит? Давайте, в самом деле! Всем Афинам от вас будет польза!
— Мне стоит отказаться — я слуга Императора и мне этого достаточно. И сейчас, Аттика и так в одном из самых лучших состояний.
— Да-да, но я вам так скажу, раньше Аттика была лучше строена в плане в частного производства и высших военных кадров.
— Вы говорите о том, что Аттика раньше была более лучше устроена, хотя, если обращаться к моим базам данных, то по всем экономическим пока затем, ваши слова… мягко говоря — ошибочны. Но вы вообще помните, как и почему ваша страна пришла под власть Императора, ведь это вы выступили в Буле за присоединение Аттики к Империи и ведь это вы потом, перед Новой Спартой, Критом, Аргосом и другими городами говорили о власти Императора.
Фемистокл опустил взгляд и плоская, залакированная поверхность стола отразила печальный лик, в котором он узрел слабость и блеск прошлого, а память его унесла в те времена, когда над Аттикой все ещё развивалось знамя свободной страны.
В те времена, тогда залу наполнила абсолютная тишина, и никто не смеет её нарушить. В огромном помещении, представленном в виде амфитеатра, выложенного мраморными плитами и возвышающимся на шесть этажей ввысь и по широте, не уступая половине жилого дома, проходит заседание всех высших правительственных чинов Вольной Аттики. Потоки света, бьющие из множества неоновых и обычных ламп накаливания, погрузили закрытый амфитеатр в потоки яркого света,
Фемистокл помнит, как в самом центре амфитеатра расположена мраморная трибуна, уподобленное столу судье, за которым сидят три человека и взирают на собравшихся. Тут представители Демы Военного Дела, Демы Финансов, Демы Тяжёлой промышленности… все ведомства правительства Аттики собрались на то, чтобы послушать доклады разведки и Демы Внешнего Взора.
Сидящий в центре на трибуне, мужчина лет сорока, обросший стриженой кучерявой бородкой, облачённый в кремово-белые одеяния, вытканные в парадную военную форму и прищуренными глазами, за которыми скорбь и боль смотрит за собранием. Внутри, в душе он чувствует, что старый мир уходит, а вместе с этим их покинет и независимость, свобода Афин и Аттики… и всей Греции. На его руках, в которых сжат тонкий электронный планшет, множество инфо-данных, которые холодным языком букв и чисел говорят о том, что конец его родине близок.
— Проклятье, — выругался человек, почесав бороду; он искренне недоумевает, что сейчас, в это же время неподалёку будут проводиться заседания народа по поводу новой веры, которую несёт некий Карл, явившийся с востока.
«Когда им стоит думать о защите города и страны, они предаются праздным разговорам о вере и религии», — возмущённо твердит себе мужчина.
Все расселись и не осталось мест ни для кого, что стало сигналом к началу заседания правительства Аттики. Среди сотен человек поднялся один, в белоснежном костюме, поверх которого вьются вольные ткани, потакая стилю древних греков. В этом человеке сидящий на трибуне узнал Архонта Буле, главу правительства, который голосом крепким задал вопрос, говоря в микрофон и множественные колонки превратили его речь в басовитое эхо:
— Говорите, Мастер-защитник Фемистокл, в звании Великого Стратега, зачем вы нас сюда призвали в экстренном порядке? Разве имелись для этого веские основания!? Я читал ваши доклады и не нашёл в них ничего страшного.
«Разве этот… болван не видит, что наша страна загибается в агонии? Разве он не видит, что с юга наступают отряды Новой Спарты в союзе с бандитами Африки? Разве его, заплывшие жиром глаза, не видят, что с востока нас теснят воины Новой Турции и Аравийской Конфедерации? От Иллирийской Тирании ничего не осталось, Союз Вольных Наций стал радиоактивной пустошью по воле западного Императора, а на островах развелось пиратов как мух на помойке. Он ничего не видит!», — в мыслях возмутился мужчина и поднялся с места, говоря предельно сдержанно и спокойно:
— Дорогие Афиняне, граждане и правители Аттики, мои братья и сестры, я прошу вас внять не только моим сухим отчётам, в которых вы можете увидеть данные разведки, но и личным рассказам моих агентов и шпионов.
— Ну давай послушаем тебя, Фемистокл, — недовольно заголосил один из правительствующих мужчин. — Но не думай, что мы тебе вот так вот поверим… во всяком случае, прорицатели и жрецы богов говорят, что ничего страшного нас не ждёт.
Недовольный сдержанный рык Мастер-защитника едва не был пойман микрофоном и не ретранслирован в колонки.