Падшие в небеса.1937
Шрифт:
Тогда, на суде в Минусинске, Павел вспомнил Гиршберга: холеный и заносчивый красавец-мужчина. В отглаженной опрятной одежде. Благородные повадки, медлительность и глаза, непокорный взгляд упрямого и самодовольного человека. А сейчас? Сейчас это был оборванец в грязной одежде с небритыми и впалыми щеками. Испуганные глаза униженного и растоптанного человека, который смирился со своей участью! Бледная кожа и совершенно измученное лицо. Лицо мученика?!
«Мученика? А почему нет?! Нет, они все тут мученики! Все! Все безвинно попавшие под этот каток
– Ты, что, лыбишься? А? Парень, че лыбишься-то? – седой старик рядом дернул Павла за рукав.
– Да нет, ничего. Так, – испугался Клюфт.
Он испугался, что кто-то заметит его улыбку. Улыбаться тут опасно! Что подумают окружающие?
– Сейчас тебе не до улыбок будет! Думаешь, на суде оправдают? Хрена с два! Молись, чтобы подальше отправили! Молись!
– Как это? – не понял старика Павел.
– А так! Чем дальше поедешь, тем здоровее будешь! – вздохнул печально старик и перекрестился.
Он посмотрел мутным взглядом на грязный потолок, словно пытаясь найти там Бога, или ангела. Он трепетно искал глазами святой образ тут, в этом вонючем и душном помещении! Старик что-то бормотал губами. Возможно, молитву. Крестился и бормотал, не обращая внимания на окружающих. Павел тоже невольно посмотрел на потолок. Грязные разводы на плохо побеленной кладке. Треснувшая штукатурка и маленькая, совсем тусклая лампочка за решеткой полукруглого плафона.
«Неужели он увидел тут Бога? Этот человек тут увидел Бога? Тут нет Бога! Тут даже свет и тот за решетку посадили. Тут даже свет под арестом! Господи! Господи, они сошли с ума! Они все сошли с ума!»
– Ты креститься-то умеешь? – вдруг спросил старик.
Павел вздрогнул:
– Что?!
– Я говорю, крестись и молись! Молись, пока время есть! Авось, Боже поможет нам! Молись! – старик вновь размашисто перекрестился. – Хотя ты, наверное, и молитв-то не знаешь?! Кто ж тебя молитве-то научит? А? Вокруг нехристи одни! Прости, Господи! – старик вновь перекрестился.
– Нет, почему, знаю! – вдруг выпалил Павел.
Ему стало обидно и немного стыдно. Он покосился на старика и пробормотал:
– Объяли меня муки смертные и потоки беззакония устрашили меня; цепи ада облегли меня и сети смерти опутали меня. В тесноте моей я призвал Господа и к Богу моему воззвал!!!
Старик удивленно посмотрел на Клюфта и кивнул довольно головой, улыбнулся беззубым ртом. Седая борода зашевелилась:
– Молодец, сынок! Молодец!
Дверь вновь лязгнула затвором и заскрипела ржавыми петлями. Но на этот раз на пороге появился не полковник и не сержант, а лейтенант. Он почесал лоб и прокричал:
– Моргунов, Кличко,
– Есть тут Клифт или Клюфт?
В камере повисла тишина. Арестанты притихли и, затаившись, ждали. Соседи косились друг на друга, словно выискивая глазами загадочного человека по фамилии Клифт. Павел, расталкивая локтями соседей, пробрался к двери. Арестанты в испуге уступали ему дорогу и сочувственно смотрели.
– Ты что ли, Клифт? – недовольно проворчал лейтенант.
– Никак нет! Клюфт Павел Сергеевич! – крикнул Павел.
Энкавэдэшник покосился в бумагу:
– Статью скажи!
– Пятьдесят восемь дробь одиннадцать, дробь десять, дробь шесть!
Лейтенант вновь посмотрел в бумагу:
– Ну, все правильно! Павел Сергеевич! Семнадцатого года рождения! Вот суки! Опечатку сделали! Клифт – Клюфт! Какая, мать твою, разница! Выходи в коридор, что встал! – заорал лейтенант.
Павел выскочил из камеры. В коридоре уже стояли три арестанта и испуганно косились на конвоиров. Те дождались, когда из камеры выйдет лейтенант и, захлопнув дверь, кивнет им головой:
– Все! Ведите!
Конвоиры, подталкивая в бока арестантов, гуськом повели их в узкий маленький проход. Идти было неудобно. Приходилось семенить и тыкаться в спину впереди идущего. Павел попытался обернуться, но тут, же получил удар под лопатку:
– А ну! Не воротить мордой!
Шли недолго. Арестантов остановили возле небольшой двери. Один из конвоиров сурово сказал:
– Значит так, заходите и садитесь на лавку! Ждете. Назвали фамилию, входишь в дверь напротив. Назвали другую фамилию, входишь в другую дверь, ясно?
Арестанты уныло закивали головами. Комната, куда их впихнули, была и не камера, и не кабинет. Так, маленький коридорчик, по стенам которого стояли небольшие, грубо отесанные лавки. Окон не было. Лишь две двери. Одна напротив входа. Вторая – справа сбоку. Обычные двери без железной тюремной обивки, затворов и глазков. Витые ручки и светло-голубая краска. Почти как в санатории или в больнице.
Павел примостился на лавку. От деревяшек пахло хвойным лесом. Видно, этот убогий элемент мебели сбили совсем недавно. Клюфт провел пальцами по краю доски и нащупал капельку смолы. Павел поднес руку к лицу и втянул воздух ноздрями. Сосны. Сосновый бор. Пахло сосновым бором!
Клюфт зажмурился. Сосед, что сидел рядом, тихо и тревожно прошептал:
– Кажись, приплыли мы! Только бы по этапу в поезд попасть! Только бы в поезд!
Павел с удивлением покосился на мужчину. Это был средних лет блондин с белыми, словно измазанными мелом, губами. Нездоровые темные круги под голубыми, бегающими глазками, то и дело скрывавшимися под воспаленными ресницами. Мужчина нервно облизнул губы.
– Это что вы тут все сговорились? Все в поезд хотят? Ты что, хочешь прокатиться на поезде? Что у вас у всех такая мания проехать? Может, тут оставят! А?