Падшие в небеса.1937
Шрифт:
– Света! Света! Я люблю тебя!!!! Береги детей!!! Света! Света! Прости! Прости! Забудь! Света, забудь!
Снова натужно загудел паровоз. Словно машинист попытался длинным и тревожным сигналом заглушить этот нечеловеческий вопль. Его невозможно было слушать. Разрывалось сердце. Сквозь маленькие вагонные оконца пробивался свет фонарей. Фигуры людей в вагоне освещались то желтыми, то бело-синими полосками. Эти световые ленточки пробегали по силуэтам и растворялись где-то в щелях за промерзшими от мороза досками.
«Призраки. Мы все призраки! Нас всех уже нет! Нас нет и не может быть! Мы вычеркнуты
Обреченность и беззащитность. Будущее. Как можно думать о будущем, если его нет?! Уже нет после этого приговора! После всей этой окружающей мерзости! Его и не может быть! Как думать о прошлом, если на это просто нет сил! Да и что это даст? Рассуждение о прошлом? Зачем мучить свое сознание? Зачем?!
«А вообще, зачем я жил?! Зачем я приходил в этот мир? Зачем я родился? Чтобы вот так подохнуть где-нибудь в лагере? Замерзнуть по дороге в бескрайних просторах сибирской тайги? Замерзнуть, превратиться в кучу ледяного мяса. В кусок! В бесформенную глыбу, которая по весне растает и сгниет где-нибудь на обочине проселочной дороги? Что я оставлю после себя? Что я мог оставить после себя? Ничего! Пустота! Как будто меня и не было! Как будто я и не жил в этом мире! В этом? А какой же он еще может быть? Этот, тот? Неужели после смерти есть что-то? Нет, должно быть. Не может же все вот так закончиться, как бы ничего не начавшись? Не может! Значит, там за гранью, которую мы называем смертью, что-то все-таки есть? Есть, не может не быть! Господи! Господи, есть, должно быть!» – Павел непроизвольно прошептал последние мысли вслух.
– Ну что, он опять бредит? – услышал Клюфт рядом с собой суровый мужской голос.
– Нет-нет. Он просто так, рассуждает. Вслух, как я понимаю, – ответил за него Оболенский.
Петр Иванович словно читал его мысли. Словно знал, о чем Павел думает.
– Его бы надо вон туда, на нары перенести. Сам сможет перейти? А? Я договорюсь о месте! – вновь сказал незнакомец.
Павел открыл глаза. Он попытался рассмотреть этого заботливого человека. Но тщетно. Полумрак скрывает черты лица. Одежда обычная. Полушубок и меховая шапка на голове. Коренастый. Хотя, как показалось Павлу, он уже где-то видел этого человека.
– Не надо за меня беспокоиться. Не надо. Да и зачем. Все кончено, – уставшим голосом из себя выдавил Павел.
Ему захотелось заплакать. Комок подкатил к горлу. Слезы выступили на ресницах. Но Клюфт сдержал себя. И глубоко вздохнув, отвернулся.
– Эй, Паша! Ты это брось! Если вот так обреченно сдаться судьбе, значит, не уважать себя! Ты что, не уважаешь себя? – прикрикнул на Клюфта Петр Иванович, словно строгий доктор.
– Да я-то уважаю. А вот, гляжу, общество наше меня не уважает. И вас не уважает. И его вот не уважает, – дерзко ответил Павел и кивнул в сторону заботливого мужчины.
– Да плевать мне на общество. И на то, уважают ли они меня! Главное, я сам себя уважаю. И буду уважать до последней минуты! – с издевкой в голосе сказал Оболенский. – Ты думай, как дальше жить?! Как выжить?! Как потом жить будешь?! И все! Жить надо в любой ситуации и уважать себя! Даже когда тебе невыносимо противно!
– Да зачем жить, уважать, если все кончено?! Все! Как же вы не понимаете, Петр Иванович? Все! Если нас не расстреляли, то это не значит, что мы выживем! Там, в тайге, куда нас отправят, выжить очень трудно! Очень! Все! Да и зачем выживать? Зачем? Чтобы потом вернуться к ним, к этим свиньям, которые нас посадили? И ходить с ними по одним улицам, дышать с ними одним кислородом и молчать! А главное бояться! Бояться, чтобы тебя вновь не отправили по этапу! Вновь не закинули в камеру! Вновь не разбили табуретку о твою голову! – грустно сказал Павел.
– Эй, Паша! А с чего ты взял, что это будет так всегда? А?
– А как еще?
– Хм, вот, я вижу, ты глупый еще. Молодой. Я тоже так думал. Вернее, почти так же. Когда, я закончил, юнкерское училище, я думал, что все будет так всегда. Я буду молод. Барышни будут мне улыбаться. А власть в нашей державе всегда будет принадлежать Романовым! И что в итоге?! А все изменилось, и как?! Я состарился. Дамы мне уже давно не улыбаются, а Романовых расстреляли большевики. И о чем это говорит? А вот о чем: ничего в этом мире не вечно! Ничего! Даже то, что кажется вечным и нерушимым!
– Что вы имеете в виду? – испуганно удивился Павел.
Оболенский наклонился к нему, к самому уху, и страстно и истерично зашептал:
– Эх, молодой человек! В этом мире все когда-нибудь заканчивается!!! Даже самая безграничная власть! Даже самая кровавая диктатура! Ты что думаешь, Сталин будет править вечно?!!
Павел опешил. Он был в растерянности. Оболенский говорил какие-то действительно очевидные истины. Те истины, которые не могут быть оспорены. Но он говорил это так вызывающе! Так откровенно! И в то же время так просто. По-житейски.
– А вы думаете, нет? – на всякий случай спросил Клюфт шепотом.
– Нет, конечно! Знаешь, что сильнее диктатуры Сталина? А?!!
– Что?! – еще больше испугался Павел. – Что может быть сильней?!
– Как что?! Смерть!!! Он просто умрет. И все. Когда-нибудь умрет. И неважно как, радостно уснув и не проснувшись, или поперхнётся косточкой от винограда. Но он умрет. От старости, от астмы или от туберкулеза, или от сердечного приступа. Он такой же человек, как и мы! Смертный человек! Он не Бог! Каким себе представляешь его ты или вон те, или еще несколько десятков миллионов моих несчастных соотечественников! Он обычный смертный человек! И так же, как и мы, сгниет, когда-нибудь! Превратится в перегной! Земле-то, ей все равно! Все равно! А червям и подавно, им все равно, кого есть! Великого вождя и учителя всех времен и народов или бывшего штабс-капитана Семеновского полка!
– Да что вы такое говорите?! – Павлу стало страшно.
Слушать такое?! Петр Иванович хоть и шептал это очень тихо, но Павлу казалось, что к его словам прислушиваются многие арестанты-соседи. И они, они обязательно доложат конвою об этих речах старика! Доложат и тогда, тогда!.. А что тогда?!.. Что еще может быть хуже?… Они и так наказаны. Павел обернулся и посмотрел по сторонам. И Клюфт не ошибся. Их действительно внимательно слушал тот коренастый незнакомец, спасший его на перроне. Он слушал и улыбался, как это показалось в полумраке Павлу.