Падший лев

Целовальников Максим

— Завтра ты примешь Очищение, колдун. На рассвете. Тебя сожгут на костре. Ты будешь очищен от всякой скверны, и душа твоя вознесется к богу. Покайся в своих грехах и умрешь свободным от тяжкого груза.

Неожиданно Чернояр понял, что его рот больше не сковывает боль. Боли вообще нет, и он может наконец свободно вздохнуть. Тело ликовало, и на этой волне можно было расплакаться и, наверное, броситься в покаяние, умоляя не возвращать его снова в тот Ад. Но Чернояр лишь улыбнулся и зло бросил, как надоедливой собаке кидают со стола кость:

— Бога нет! Будьте вы все прокляты!

И тут же последовал разряд боли, а перед глазами все померкло. И боль стала, казалось в сотни раз сильнее, чем прежде, хотя вряд ли такое возможно. Но Чернояр радовался.

Если бы он еще пробыл там и слышал все эти крики других пленников Чистилища, то мог просто тронуться умом. А он очень дорожил им.

Пусть даже впереди ждала смерть, но Чернояр хотел ее встретить, пребывая в сознании. Его не страшила такая участь, он ненавидел всю свою жизнь, так что не очень-то ею дорожил. Его никто не любил, он никому никогда не был нужен, поэтому никто не придет к нему на помощь. Его участь решена уже очень давно. Чернояр ни о чем не сожалел. Жизнь с самого малого возраста согнула его в бараний рог, превратив в ту черную тварь, которой колдуна многие считали, и которой, возможно, он на самом деле и являлся. Бог жесток — кому-то он дает счастье, а кому-то делает только зло. Говорят, бог дает тебе только те испытания, которые ты можешь вынести, но Чернояр вовсе не желал быть чьим-то подопытным кроликом. Он хотел сам определять свою судьбу, хотел свою долю счастья, такого, как у всех. Но ему не дали.

Все, что он видел, — это зло. Зло, которое получал полной мерой всю жизнь. Зло, превратившее его в того, кем он является сейчас. Колдун ненавидел бога за все, за всю свою жизнь, за всю ту несправедливость, творившуюся по Его воле вокруг. За то, что одни были счастливы, а другие почему-то — совсем наоборот. Одни дети рождаются и живут, а другие умирают, одни живут в счастливых семьях, другие — нет, одним дается счастье в жизни, другим — лишь зло. И вот тогда многие из первых превращаются в хороших людей, а многие из вторых — в злых. Как и Чернояр. Он все смог вынести в своей жизни, и люто ненавидел за все как ее, так и бога. За свою судьбу, за всю несправедливость. Поэтому он не слишком страдал сейчас, оказавшись на пороге смерти. Он как мог мстил за каждое зло, что причинялось ему, воздавал за него сторицей. Богу, судьбе, жизни. Неважно — кому. Они все получали сполна. В этом был смысл его существования. Раз ему причиняют зло, пусть хлебнут от него того же, только во много раз больше.

Зло порождает Зло.

Это закон.

Раз бог создал его и такие правила, то колдун лишь следовал им. Смирение — это лишь для слабых и рабов. За все в жизни нужно нести ответственность, все имеет свою цену, каждый поступок, каждое событие, каждое действие. И за это все нужно воздавать свою плату. Чернояр ее воздавал сполна. Всегда. За все. И сейчас ни о чем не жалел.

Жизнь превратило его в Зло. А зло должно умереть. Если он такая тварь, значит, ему и не место в жизни. Значит, такова судьба!

И сейчас, доживая свои последние часы, Чернояр от души всех проклинал. Сейчас это стало смыслом его жизни. И он изливал всю свою боль, всю горечь и печаль в проклятиях тем, кто творил зло. Он проклинал бога и деяния его. И проклинал жизнь.

И он знал, что его слова сбудутся и возымеют свое действие. Непременно возымеют, не сейчас, так позже. Но все равно слова его сбудутся, ибо они наполнены силою и страстью, идущими из самой глубины души, черной души.

И властью.

Напоследок колдун Чернояр сказал свое слово.

Глава 32

— Как твоя жизнь?

Архиепископ Верон снова оторвался от своих бумаг и, взглянув на Иримию, вздохнул. Но терпеливо отвечал:

— Все хорошо.

И снова углубился в бумаги.

Сколько его зналИримия, он всегда занимался какими-то делами.

— Как труды во славу бога?

Верон улыбнулся и посмотрел на своего друга, которого знал уже много лет, начиная со школьной скамьи. Потом решительно отложил в сторону свои многочисленные бумаги.

— Давай я кое-что сам скажу, чем наверняка ускорю дело. Иримия, я

тебя знаю почти так же хорошо, как и себя. За все последние годы мы, к большому сожалению, виделись не так и много, и большей частью на очередных официальных встречах. Повторюсь, это весьма и весьма печально, конечно же. И вот ты неожиданно просишь меня срочно встретиться. Я говорю: приезжай, — и вот ты здесь. Не находишь интересным мой рассказ? Не нужно заканчивать высшую Церковную академию, чтобы понять — тебе что-то нужно. Но вот какая интересная штука. За все годы нашей дружбы ты никогда ничего не просил. Я тебе сколько раз предлагал свою помощь. Предлагал пристроить тебя и многое, многое другое. Но ты упорно отказывался и все делал сам. Что ж, ты отличился на войне и теперь получил сан епископа и все, что прилагается к этому. Что же еще желать? Если бы у тебя были какие-то обычные проблемы, ты обратился бы к кому-то другому, кто ближе. Но ты попросил о встрече меня. Значит, тебе нужно что-то очень серьезное. Настолько серьезное, что ты решил обратиться с ПРОСЬБОЙ. Хотя это само по себе звучит как гром среди ясного неба. И сейчас просто тянешь время, собираясь с духом. Ты уже выспросил, как у меня дела и на службе, и там-то, и там-то. И спрашивал, как здоровье. Так что ближе к делу, — он выжидающе посмотрел на своего друга, а потом спохватился: — Ах да, забыл сказать: ты слишком горд чтобы просить для себя. Значит, хочешь попросить для кого-то другого. И этот кто-то очень дорог тебе. Что ж, вот видишь, я все рассказал и сэкономил и тебе, и себе кучу времени. Ты здорово поможешь, если просто дополнишь мой рассказ тем, что я пока не знаю. Итак, кто это?

— Инквизиция, — доверчиво сообщил ему Иримия, смиренно сложив руки на груди.

Архиепископ Верон удивленно поднял брови:

— Ты что хочешь просить за поборников?!

— Да нет, это у меня проблема с Инквизицией.

— Знаешь, из всех возможных проблем ты выбрал тех, с кем они наименее желаемы. Сайрос сильно поднялся. Настолько сильно, что Патриарх уже не контролирует то, что, по идее, должно служить Церкви. Более того, он весьма недоволен как Инквизицией, так и действиями Сайроса. Но сейчас война, и вступать в противостояние с ними никто не хочет. Знаешь, почему-то никому не хочется начинать.

— Ну, если всё так плохо, я, пожалуй, пойду. — Иримия начал подниматься с кресла, но архиепископ его быстро остановил:

— Но я же не сказал, что никто не будет. Что у тебя там с ними? Вернее, не у тебя, а у кого? А то ты так и не сказал. Это тайна?

— Нет, не тайна. Это один колдун.

Если Верон до этого был донельзя удивлен всем происходящим, то теперь понял, что это был далеко еще не предел.

— Знаешь, Иримия, я тебе признаюсь. Видишь вот все эти бумаги у меня на столе? Это, по сути, ворох проблем, большая часть которых вызывает удивление тем, как они вообще могли возникнуть и почему их должен решать я, вместо того чтобы с ними легко разобрались на местах. Просто немного подумав. И так вот каждый божий день почти. И я тебе так скажу: за весь год я не удивлялся и толики от того, как удивляюсь сегодня и сейчас. А, поверь мне на слово, иной раз здесь вычитаешь и не такое. Ты просишь за колдуна? Мой друг, если бы я тебя не знал, то подумал бы, что ты сошел с ума. Чем этот колдун…

— Это мой друг, — перебил его Иримия, потому что архиепископ начал горячиться, поднимаясь из-за стола.

Верон устало снова сел.

— Не помню, чтобы ты вообще про кого-то, кроме меня, так говорил.

— Именно поэтому я и пришел к тебе.

— Да, теперь понимаю. Что ж, расскажи мне все по порядку.

Иримия согласно кивнул. Он уже понял, что Верон сдался и теперь готов работать.

— Мы вместе служили в армии маршала Диогена. В одном полку.

— А, так этот тот колдун, который на суде Чести одолел инквизитора! Теперь я понял, о ком ты. Та история стала известна многим, так как нечасто кому-то удается победить человека покойного Лехора. Что, Инквизиция его все-таки достала? Впрочем, это и так было ясно.