Падший
Шрифт:
— Я хочу вас видеть, уроды, - вдруг выдал я.
Кто охренел больше, они или я сам, трудно сказать наверняка. Повязку с меня не просто сняли, а содрали с силой, попутно больно зацепив уши и поцарапав чем-то щёку.
— Ну?
– наклонился надо мною тощий.
– Лучше?
Его худое бледное лицо было сплошь испещрено глубокими оспинами, а дыхание смердело тухлыми яйцами. Я скривился, но не отвернулся, стараясь смотреть ему сквозь очки, прямо в глаза. С какой целью я это делал? Чтобы что? Этого я не знал и сам.
— Смелый, - уж как-то
– А так?..
Не отвернуться от того, что я увидел, уже стоило усилий. Он медленно снял очки, закрывавшие без малого треть лица, и оказалось, что глаза его… мёртвые. Белки подёрнуты гнилостной желтизной, а зрачки представляли собой мутные бельма с едва заметным омерзительным шевелением, словно бы внутри вяло копошились какие-то личинки. И без того тонкая, кожа его на макушке выглядела каким-то полупрозрачным пергаментом, сквозь который виднелся белый в трещинах череп.
— Тебе бы к доктору, - выдавил я, едва сдержав смех - чужеродный, жуткий.
— Он над тобой издевается, Боло. Я ж говорю: давай его…
— Прикуси язык!
– резко выпрямился тощий, и толстяк замер, зло уставившись на подельника.
Из моего рта пошёл пар, словно бы температура вдруг опустилась ниже нуля, и… сумрачное помещение заполнило шипение. Мерзкое, очевидное, как если бы и по швеллерам потолочного перекрытия, и тем вон заваленным металлом деревянным полкам в масле, и по вышарканному бетонному полу вдруг поползли невидимые змеи. Похитители уставились друг на друга и какое-то время стояли истуканами. Но их лица…
Наверное, я должен был заорать. Забиться в путах, тщетно пытаясь куда-нибудь уползти. Но я - смотрел. Вместо естественной попытки спастись с каким-то жутким любопытством разглядывал, как человеческие лица обретали совсем уж не человеческие очертания.
Тройной подбородок писклявого толстяка раскрывался чёрной беззубой пастью, из которой на один короткий миг показался весь в нарывах язык, больше похожий на случайно забравшегося туда здоровенного слизняка. Тощий же опять раскачивался. Лицо его я увидел лишь мельком, но и того оказалось достаточно.
Они не были людьми. Они. Не были. Сука. Людьми.
Ну почему эта мысль так вот запросто укладывается в моей голове?! Что со мной, чёрт возьми, происходит?!
В это время я осматривался и пытался пальцами нащупать то, чем был связан. Пластиковая стяжка, ну конечно. С ней ничего не вышло, зато стало ясно, что привезли меня куда-то наподобие гаража или ремонтного цеха - разглядеть удалось только пространство справа от себя. Тошнотно-зелёная “Лада” тоже была здесь.
— Готовь свечи, - повелительно прошипел тощий, резко прекратив раскачиваться.
— К чему это слепое повиновение, а?
– пасть на подбородке толстяка схлопнулась, и теперь он растёкся в подхалимской улыбке.
– Мы могли бы пожрать его Пламень. Никто ведь не узнает. Какая разница, как именно он подохнет?
Меня собирались не просто
И даже эта мысль отчего-то не стала каким-то шоком или открытием. Молчание подельников было недолгим:
— Сердце, - наконец прошипел тощий, соглашаясь.
— Печень!
– от радости толстяк аж забулькал и прихрюкнул.
Они оба повернулись ко мне, и перепуганный пацан внутри моего сознания визгливо заверещал. Но не я. Я - улыбался. Смотрел на то, как мерзко и отвратительно проявлялась на их покалеченных проклятьем телах их сущность, и меня это только забавляло.
Они никогда не станут теми, кому служат. Никогда не вкусят Пламени в истинном его виде, они как животные, и способны заполучить его, лишь пожирая живую плоть!
Руки “близнецов” распались на длинные подвижные пальцы до самых плеч - легко и быстро, словно бы всегда и были из них сплетены. Десятки тупых ногтей полезли под мою одежду, замолотили по коже в поисках лучшего места для проникновения, и…
Я заорал. С меня разом слетела эта странная пелена спокойствия, едва первый чудовищно длинный палец продавил кожу и проник внутрь. Я забился, задрыгался, попытался перевернуться, упасть на пол, выгнуться - да сделать что угодно, лишь бы отбросить это от себя. Вертясь, я ломал эти пальцы с громким хрустом и ощущал, как под кожу лезут новые. В конце концов свалился со стола прямо на бетон, но шевеление внутри не прекратилось. Нет, оно только нарастало: обвивая рёбра, мерзотные пальцы продолжали лезть к колотящемуся бешено сердцу, по-хозяйски раздвигая кишки, плотоядными червями они всё ещё пробирались к моей печени!
Вопль мой превратился в хрип. Дыхание стало частым и ритмичным, а изо рта вдруг закапала густая, будто бы с кусочками чего-то, кровь. Мышцы дрожали и сокращались, а разум, мой бедный мечущийся разум, уже не видел ни малейшей надежды на благополучный исход, и медленно, точно догорающая у окна свечка, гас. Теряя сознание, я успел подумать только одно:
Как же без меня будет моя Ксю…
Полёт... Падение - это ведь тоже полёт? Да. Только такой, когда ты сам отказываешься расправить крылья и опереться ими на воздух. Меня ждали удар об землю, боль и гнев. Снова.
Я очнулся и понял, что руки свободны. Упёршись в холодный бетон, попытался встать, но головокружение позволило лишь сесть. Кровь ещё капала с лица, но я не понимал, откуда конкретно. Я вообще ничего не понимал. Казалось, меня сунули в какой-то вакуум - настолько тихо стало вокруг. Я слышал, точнее даже скорее ощущал, одно только гулкое эхо, какой-то отдалённый шум где-то будто бы под моим собственным черепом…
Меня бил озноб. Толстовка стала тяжёлой и противно липла к коже. Непослушными руками я задрал её к подбородку и тупо уставился на сизые в кровоподтёках пятна от пупка до груди. Меня словно бы отвёрткой всего искололи! Внутренности болели так, что даже дышать удавалось с трудом. Казалось, внутрь меня напихали битого стекла. Но - я был жив. И это главное.