Пагубная любовь
Шрифт:
— Из-за чего беда?
— Из-за любви к одной благородной барышне из Визеу, у ней двоюродный брат помещик из Кастро-Дайре.
Симан был поражен общеизвестностью своей тайны и уже собрался выведать подробности, когда в надстройку, где происходил разговор, вошел местре [31] кузнец Жоан да Круз. Заслышав шаги отца, девушка проворно выскользнула в другую дверь.
— Прошу прощения, — сказал местре Жоан.
С этими словами он запер изнутри обе двери и уселся на сундуке.
31
Местре — мастер (португ.) —
— Вы уж, сеньор фидалго, извините, — продолжал он, расправляя засученные рукава и с трудом застегивая манжеты на широких запястьях, дабы выказать знание светских приличий по части костюма, — извините, что заявляюсь к вам в рубахе; куртку вот не мог сыскать...
— Все превосходно, сеньор Жоан, — прервал его студент.
— Так вот, сеньор, ваш отец оказал мне одну милость, а была милость вот какая. Случилась как-то раз у дверей моей кузницы потасовка, а дело было в том, что мул одного погонщика лягнул кобылу, которую я подковывал, и так лихо лягнул, что сухожилие ей порвал, аккурат вот в этом месте.
Жоан да Круз показал на собственной ноге место, которое повредил кобыле мул, и продолжал:
— У меня молот был в руке, не сдержался я и огрел молотом мула по башке, он и шмякнулся наземь. Хозяин мула, он из Каркана был и большой задира, хвать мушкет, был у него мушкет среди вьюков, и, не сказав худого слова, прямо в меня и выпалил. «Ах ты, черная душа, — я говорю, — мало того, что твой мул мне эту кобылку покалечил, она двадцать монет хозяину стоила, мне теперь платить, ты еще палишь в меня за то, что я тебе мула оглоушил?!»
— А попал он в вас? — полюбопытствовал Симан.
— Попасть попал; но убить не убил, так и знайте, ваша милость; сюда вот, в левую руку, засадил две дробины. Ну, вхожу я в дом, ружьишко беру, над кроватью висело, в изголовье, да палю ему прямо в грудь. Погонщик и свалился, как подкошенный, ахнуть не успел. Взяли меня и отправили в Визеу, я три года там пробыл, а тут папенька вашей милости приехали к нам коррежидором. На меня много кто зубы точил, и все говорили, мол, болтаться мне в петле. Со мной вместе сидел один, отбывал наказание; и говорит он мне, сеньор-де коррежидор очень Богоматерь чтут, особливо семь скорбей ее. Вот раз идут ваш папенька со всем семейством в церковь, я и говорю: «Сеньор коррежидор, заклинаю вас семью скорбями Пресвятой Девы Марии, прикажите мне явиться к вам и всё вашей милости про свое дело доложить». Папенька вашей милости позвали главного пристава и велели имя мое записать. На другой день зовут меня к сеньору коррежидору, я все и рассказал, еще шрамы на руке показал. Ваш папенька выслушали меня и говорят: «Ступай себе, что можно сделать, то сделаю». И вот, сеньор фидалго, вышло мне оправдание, хотя многие говорили, что меня на двери моего же дома повесят. Вот и скажите, сделайте милость, разве не должен я к следам вашего папеньки лбом прикладываться?!
— Вам есть за что благодарить его, сеньор Жоан, сомневаться нечего.
— А вы сделайте милость, еще послушайте. Я, покуда кузнецом не стал, служил ливрейным лакеем в доме помещика из Кастро-Дайре, сеньора Балтазара. Знаете его, ваша милость? Еще бы вам не знать!..
— Слышал имя.
— Вот он одолжил мне десять золотых на обзаведение; но я долг выплатил, слава богу. С полгода назад вызвал он меня в Визеу и посулил мне три десятка золотых, коли окажу я ему одну услугу. «Приказывайте, ваша милость, сеньор фидалго». И тут говорит он мне, надобно убрать одного человека. У меня все внутри так и закипело, потому как, по правде сказать, одно дело, когда человек убивает человека, коли выхода нету, а другое — когда убивать для него ремесло, верно я говорю, как по-вашему?
— Разумеется, — отвечал Симан, уже догадываясь, в чем суть истории. — Кто же был тот, кому желал он смерти?
— Вы, ваша милость... Ну и ну! — проговорил кузнец
— Я никогда не меняюсь в лице, сеньор Жоан, — отвечал студент.
— Дивлюсь вам!
— А вы, я вижу, не взялись выполнить поручение, — вернулся Симан к теме.
— Не взялся, сеньор; а едва сказал он мне, о ком речь, захотелось мне размозжить ему голову об угол.
— А сказал он, по какой причине велит меня убить?
— Нет, сеньор фидалго; но послушайте дальше. Через неделю после того, как узнал я, что сеньор Балтазар (разрази его гром!) убрался из Визеу, пошел я к сеньору коррежидору и рассказал все как было. Сеньор коррежидор поразмыслили малость и сказали, вы уж простите ваша милость, что скажу я вам всё, что ваиг папенька сказали.
— Говори.
— Стали они потирать себе нос и говорят: «Знаю, в чем дело. Кабы мой повеса думал про свою честь, не стал бы заглядываться на двоюродную этого убийцы. Думает, негодник, я соглашусь, чтобы сын мой связался с дочкой Тадеу де Албукерке!..» Еще разное говорили они, теперь-то не упомню; но узнать я все узнал. Вот, значит, как оно было. Тут приезжаете, стало быть, вы, ваша милость, а прошлой ночью отправились вы в Визеу. Прошу прощения за вольность, только вы, ваша милость, отправились повидаться с барышней, а я чуть было не сорвался за вами следом; но с вами родич мой пошел, а он троих стоит, я и успокоился. Он рассказал мне, кого вы, ваша милость, повстречали у калитки барышнина сада. Коли вы туда воротитесь, сеньор Симан, будьте наготове, худое затевается. Знаю, вы, ваша милость, неробкого десятка; но из-за угла любого прикончить можно. Коли согласны вы, чтобы я с вами пошел, к вашим услугам; а ружьишко, которым я с погонщиком поквитался, никуда не делось, оно и под водой выстрелит, как говорится. Но коли дозволите мне, ваша милость, сказать, что думаю, лучше не ввязываться в ночные переделки. Хотите на ней жениться, попросите у отца разрешения, а в остальном положитесь на меня; лишь бы барышня согласилась, а я мигом хвать ее, да на лошадку, есть тут у меня справная, отец и родич только ушами будут хлопать.
— Спасибо, дружище, — сказал Симан. — Если понадобится, воспользуюсь вашими услугами. Нынче ночью мне, как и в прошлую ночь, надо быть в Визеу. Если появятся какие-то новости, поглядим, что делать. Я полагаюсь на вас, а вы считайте меня своим другом.
Местре Жоан де Круз не стал настаивать. Он занялся ружьишком, затвор которого тщательно осмотрел; и, покуда толковал со стремянным о необходимых мерах предосторожности, он разрядил ружье и зарядил снова особыми мелкими пульками, кои именовал «миндаль для щеголей».
Тем временем Мариана, дочь кузнеца, вошла к Симану Ботельо и сказала ему кротко:
— Так вы все-таки пойдете?
— Пойду, почему бы и нет?!
— Да пребудет с вами Пречистая дева, — проговорила Мариана и тотчас вышла, чтобы скрыть слезы.
VI
В половине одиннадцатого того же дня трое в плащах сошлись в пустынном обычно проулке, на который выходила калитка сада Тадеу де Албукерке. Там они постояли несколько минут, жестикулируя и споря. Среди них был один, речи которого остальные слушали молча и не перебивая. Он наставлял одного из двоих:
— У самой двери не становитесь. Если бы убитого обнаружили в этом месте, подозрения сразу пали бы на меня или на дядюшку. Держитесь порознь и прислушивайтесь, не застучат ли копыта коня. Тут же скорым шагом идите навстречу и стреляйте подальше отсюда.
— Но... — прервал один, — как знать, вчера-то он прискакал верхом, а нынче, может, придет пеший?
— Верно! — поддержал второй.
— Если он придет пешком, я вам дам знать, и вы пойдете за ним следом, пока он не окажется от вас на расстоянии выстрела, но подальше отсюда, понятно? — сказал Балтазар Коутиньо.