Пакт, изменивший ход истории
Шрифт:
Но означает ли все это, что США больше не пытались на официальном уровне довести до сведения советского правительства свою позицию в вопросе трехсторонних переговоров? Пытались, и неоднократно.
Неотвратимость угрозы безопасности самим США в случае масштабной войны вне Американского континента, несмотря на их отдаленное географическое положение, была и оставалась рефреном американского подхода к агрессии Германии в Европе и Японии в Азии. Это означает также, что и Ф. Рузвельт, и К. Хэлл исходили из того, что в долгосрочном плане интересы США совпадают с интересами стран, противостоящих агрессорам — с интересами как Англии с Францией, так и Советского Союза. Опросы общественного мнения показывали, что большинство американцев склонялось к выводу, что война в Европе неизбежно затронет их жизненные интересы. Поэтому от двух третей до трех четвертей американцев по опросам общественности институтом Гэллапа высказывались
Следует отметить, что в самой американской историографии постоянно дискутируется проблема ответственности Соединенных Штатов за возникновение войны в Европе в сентябре 1939 г. Обоснованной представляется точка зрения тех американских авторов, которые полагают, что США не использовали свои возможности для позитивного воздействия на ход событий в Старом Свете. Одну из таких реальных возможностей они упустили тогда, когда Конгресс отказался изменить законодательство о нейтралитете США таким образом, чтобы использовать его против агрессоров, лишив их доступа к американским ресурсам (что было сделано лишь после начала войны — в ноябре 1939 г.). К. Хэлл в мемуарах признает, что голосование в Конгрессе летом 1939 г. за сохранение в законе о нейтралитете положения об эмбарго на поставки вооружения воюющим странам без проведения различия между агрессором и его жертвой послужило «импульсом» для планов Гитлера{425}.
С марта-апреля 1939 г., когда завязались тройственные англо-франко-советские переговоры, США получали подробнейшую и, что не менее показательно, своевременную информацию из всех трех заинтересованных столиц — Лондона, Парижа, Москвы. Однако обращает на себя внимание следующее немаловажное обстоятельство: большинство помещенных в официальном многотомном издании «Внешняя политика Соединенных Штатов» американских дипломатических документов на тему московских переговоров — это депеши из Лондона и Парижа, а не из Москвы, где решалась судьба переговоров.
В первом томе этого издания документов за 1939 г. выделен раздел «Англо-франко-советские переговоры в попытке достичь соглашения против агрессии», охватывающий период с апреля по август и насчитывающий 68 документов, из которых только 15 из Москвы.
Это имеет свое объяснение. Американские послы в Лондоне и Париже Джозеф Кеннеди (отец будущего президента США Джона Кеннеди) и У Буллит получали сведения о переговорах, что называется, из первых рук: от премьер-министров Н. Чемберлена и Э. Даладье, министров иностранных дел Э. Галифакса и Ж. Бонне, иных высокопоставленных лиц из правящих кругов обоих западных государств. Разительный контраст с Москвой. Те сравнительно немногие депеши о переговорах, которые шли в Вашингтон из советской столицы, основывались на данных, полученных от английских, французских и даже немецких дипломатов в Москве. Но не от советскихдолжностныхлиц. Американский поверенный в делах США в СССР А. Керк, в мае 1939 г. сменивший Москву на Берлин, жаловался временному поверенному в делах СССР в Германии Г.А. Астахову на свою изоляцию в советской столице, где он так и не смог удовлетворить свой интерес к СССР как стране новой культуры: поговорить «было абсолютно не с кем»{426}.
Дело отчасти в том, что в критические предвоенные месяцы США были представлены в Англии и Франции послами, тогда как после отъезда Дж. Дэвиса летом 1938 г. американское посольство в СССР долго оставалось без своего главы. Следующий американский посол в СССР Л. Штейнгард вручил свои верительные грамоты «всесоюзному старосте» М.И. Калинину лишь 11 августа 1939 г. (Напрашивается сопоставление: с конца 1938 г. не было американского посла и в Берлине, отозванного «для консультаций» в знак протеста против ноябрьских антисемитских погромов в нацистской Германии.) В отсутствие посла функции поверенного в делах США в СССР последовательно исполняли работники посольства Л. Гендерсон, А. Керк, С. Грамон.
Существеннее, однако, другие причины, по которым основной поток информации о переговорах в Москве шел в Вашингтон не из Москвы, а из Лондона и Парижа. Среди таких причин — взаимная близость трех ведущих западных держав как демократических стран, понимание политическими лидерами Англии и Франции общности национальных интересов их стран с национальными интересами США, понятное стремление Англии и Франции согласовывать свою внешнюю политику с американской.
Совершенно иным было отношение к Соединенным Штатам советского руководства. Точнее, И.В. Сталина и В.М. Молотова, практически вдвоем определявших советскую внешнюю политику. В разгар тройственных переговоров 3 мая 1939 г. со своего поста наркома иностранных дел СССР, который он занимал с 1930 г., решением Сталина был смещен
М.М. Литвинов оказался лишним в большой внешнеполитической игре, к которой вплотную приступил политико-дипломатический тандем Сталин-Молотов. Уже некоторое время, практически с осени 1938 г., они поняли, что наконец-то Гитлер идет им навстречу. Миссия Литвинова, до поры до времени удобной фигуры для переговоров с западными странами, была, с их точки зрения, выполнена. Для задуманной сделки с Гитлером Литвинов, к тому же еврей, явно не подходил. В телеграмме дипломатическим представителям СССР за границей, подписанной Сталиным в качестве секретаря ЦК ВКП(б), смещение Литвинова и его замена главой правительства (по совместительству) Молотовым мотивировалось «серьезным конфликтом» между ними{428}. В Госдепартаменте США комментировали перемену так: «Первый был известен как поборник сотрудничества с западными демократиями и как антигитлеровец, второй считался гораздо менее расположенным к демократиям»{429}.
Из многих свидетельств того, что причиной смещения М.М. Литвинова была его, так сказать, прозападная ориентация, сошлемся на мемуары А.А. Громыко. Литвинов, вспоминал Громыко, был освобожден от своей должности наркома «за его ошибочную позицию, особенно в оценке политики Англии и Франции…» {430} . Сохранявшееся несогласие Литвинова с разрывом переговоров с западными странами стоило ему еще одной должности — советского посла в Вашингтоне, куда он был назначен в 1941 г. после начала советско-германской войны (на освободившееся место заступил советник посольства А.А. Громыко) [43] .
43
Будучи одним из участников работы по подготовке «Документов внешней политики СССР» (в конце 1950 — начале 1960-х годов), мне довелось услышать от ответственного работника МИД СССР характеристику М.М. Литвинова, данную В.М. Молотовым на коллегии МИДа: «Не наш он был человек. Не наш». Мне, как и другим авторам, в работах которых упоминался Литвинов, рекомендовалось делать это пореже.
Смещение М.М. Литвинова приветствовали в Берлине, где это стало одной из основных тем немецкой печати{431}. В дневнике временного поверенного в делах СССР в Германии Г.А. Астахова (запись за 8 мая 1939 г.) можно прочитать о том, что нацистское «министерство пропаганды дало указание германской прессе воздерживаться от выпадов против СССР и, в том числе, от нападок на Наркома иностранных дел т. Молотова»{432}. В то же время устранение Литвинова получило крайне отрицательный резонанс в странах, противостоящих державам Оси. Посол Франции в Берлине Р. Кулондр (до ноября 1938 г. посол в Москве) в разговоре с Астаховым «выражал беспокойство, что смена наркома в момент, когда переговоры СССР с Англией и Францией достигли решающей фазы, может быть понята на западе как отход СССР от политики коллективной безопасности и отрицательно отразится на ходе переговоров и т.п.»{433}. Снова и снова возникал вопрос, каковы истинные намерения Сталина. Отметим, что вынужденная отставка Литвинова была оформлена по партийной линии — личным решением Сталина, а не правительства, членом которого был нарком иностранных дел.
Устранение М.М. Литвинова от переговоров с Англией и Францией было, думается, внешним, зримым проявлением негативной оценки политики западных стран сталинским руководством. Эта оценка вытекала из соображений фундаментального характера, охватывая мировоззренческую область. Одномерное, классово-ограниченное мировосприятие предопределило позицию Сталина и его окружения, вовсе не желавших подлинного сотрудничества со странами западной демократии.
Это сказалось самым очевидным образом, когда президент Ф. Рузвельт попытался убедить сталинское руководство достичь договоренности с западными партнерами по переговорам. В мае — августе, то есть в момент, переломный для судеб Европы и мира.