Пакт, изменивший ход истории
Шрифт:
Ранним утром 24 августа, когда И. Риббентроп отсыпался в германском посольстве после ночных переговоров в Кремле, завершившихся подписанием советско-германского пакта, этажом ниже «Джонни» сообщал Ч. Болену условия пакта и секретного дополнительного протокола, — удивительно, вспоминал американский дипломат, что передача столь секретной информации происходила не где-нибудь, а в самом германском посольстве{508}.
В полдень того же дня в Вашингтон была отправлена зашифрованная телеграмма Л. Штейнгардта с результатами советско-германской договоренности. Ее содержанием было полученное послом «строго конфиденциальное сообщение» о достижении между Германией и СССР полного взаимопонимания относительно территориальных изменений в Восточной Европе. Конкретно — относительно Эстонии, Латвии, восточной
В телеграмме Л. Штейнгардта подчеркивалась роль Сталина в заключении советско-германского пакта: «Как мне сообщили, переговоры вел сам Сталин, который не скрыл от Риббентропа, что он давний сторонник советско-германского сближения. После заключения договора Сталин произнес тост “за Гитлера и за возрождение традиционной германо-русской дружбы”»{509}.
Еще в одной телеграмме (от 24 августа) Л. Штейнгардт касался обстоятельств поездки в советскую столицу И. Риббентропа. «По существу, — говорилось в телеграмме, — далеко идущее соглашение по политическим вопросам было достигнуто между правительствами Германии и Советского Союза до решения послать Риббентропа в Москву и пребывание здесь Риббентропа носило прежде всего характер театрального жеста, рассчитанного на то чтобы произвести впечатление на мировое общественное мнение, в частности на английское и французское»{510}. Действительно, поездка министра иностранных дел Германии в Москву могла состояться только потому, что обе стороны еще до этого выказали полную готовность договориться.
31 августа, непосредственно перед нападением Германии на Польшу, поверенный в делах США в Германии А. Керк передал в Госдепартамент, что секретарь советского полпредства в Берлине назвал слухи о советско-германском соглашении о совместных действиях против Польши «злобным измышлением». Керк, однако, полагал, что в полпредстве вряд ли располагали полной информацией о советско-германской договоренности{511}.
Ратификация советско-германского договора о ненападении Верховным советом СССР, состоявшаяся 31 августа, была прокомментирована Л. Штейнгардтом в телеграмме К. Хэллу от того же числа. Посол обращал внимание государственного секретаря на выступление В.М. Молотова, «построившего свои рассуждения о договоре на речи Сталина на XVIII съезде ВКП(б), опустив ту часть речи, где заявлялось, что Советский Союз поддержит страны, ставшие жертвами агрессии»{512}. Другими словами, как не раз высказывался на эту тему Молотов, именно своей речью на партийном съезде Сталин проложил путь к достижению советско-германской договоренности.
Текст выступления В.М. Молотова на сессии Верховного совета СССР стал предметом анализа в меморандуме помощника главы Европейского отдела Госдепартамента США Л. Гендерсона (к тому времени отозванного из Москвы). В меморандуме внимание фиксировалось на следующих пунктах выступлении: 1) отсутствие упоминания о «мировой революции», в связи с чем автор задавался вопросом, не означает ли это, что Сталин отбросил саму идею мировой революции; 2) отсутствие твердого обязательства не вмешиваться в общеевропейский конфликт; 3) подчеркивание международного значения советско-германского договора могло означать, что это больше, чем просто договор о ненападении; 4) вина за возникновение войны в Европе скорее возлагается на Великобританию и Францию, чем на Германию; 5) отсутствие ссылки на положение о помощи жертвам агрессии, содержащееся в выступлении Сталина на XVIII съезде ВКП(б){513}.
Нападение Германии на Польшу 1 сентября сконцентрировало внимание американских дипломатических представительств в европейских столицах на позиции Советского Союза, только что подписавшего советско-германский договор о ненападении. Посол в Москве Л. Штейнгардт в депеше, направленной в Госдепартамент в этот же день, с одной стороны, подвергал сомнению достоверность слухов о тайном военном соглашении между Германией и СССР, направленном против Польши, а с другой — писал: «Однако соглашение (советско-германский пакт о ненападении. — В.Н.),
Посол США во Франции У. Буллит, до этого американский посол в СССР (1934–1936 гг.), менее других американских дипломатов в Европе был склонен доверять сталинскому руководству. В телеграмме своему шефу в Вашингтоне К. Хэллу он сопоставил заявление советского посла в Варшаве о том, что советско-германский пакт не является препятствием для торговли СССР с Польшей с прибытием в Берлин советской военной миссии. И заключал: «Это может означать, что советское правительство намерено оказывать дозированную помощь обеим сторонам в начавшейся войне, чтобы она продолжалась как можно дольше — чтобы максимально продлить страдания и чтобы, в конечном счете, свежие советские армии смогли промаршировать по континенту»{515}.
Глава 9.
СССР и США: «годы отчуждения» [44]
Когда 1 сентября 1939 г. нападением нацистской Германии на Польшу началась Вторая мировая война, между СССР и США, будущими союзниками по Советско-Западной коалиции 1941–1945 гг., был налицо глубокий разрыв. Это — по американской историографической оценке — «было для Гитлера такой удачей, которой он никак не ожидал» {516} . Державы, представляющие два важнейших центра международного влияния и силы, несмотря на тенденцию к взаимному сближению, в противовес складывавшемуся с середины 1930-х годов нацистско-фашистско-милитаристскому блоку Германии, Италии и Японии, в критический момент мировой истории оказались разобщенными. Агрессоры, воспользовавшись тем, что их противники, среди которых были также Великобритании и Франция, так и не смогли своевременно сплотиться, ввергли цивилизацию в войну еще более кровопролитную, чем Первая мировая война 1914–1918 гг.
44
В подготовке главы принимала участие Мальцева Е.Ю.
Поиск ответа на вопрос, какова была роль взаимоотношений СССР и США в столь трагическом международном развитии, и, прежде всего, почему в советско-американских отношениях не удалось преодолеть «годы отчуждения» (еще одна американская историографическая оценка этих отношений, вынесенная ее автором в название книги{517}) и наладить конструктивное сотрудничество в интересах всеобщего мира, и является темой данной главы.
Точкой исторического отсчета в указанном аспекте предвоенного международного развития является год 1933-й, который выделяется такими важнейшими событиями, как приход к власти в Германии А. Гитлера (январь), начало президентства в США Ф. Рузвельта (март), установление дипломатических отношений между США и СССР (ноябрь).
Именно в ноябре 1933 г. пришло долгожданное в Советском Союзе дипломатическое признание со стороны США, которые долгие годы следовали политике «непризнания» советского государства. Американское решение о «возобновлении отношений с Россией» принималось на фоне начавшегося подрыва Версальско-Вашингтонского международного правопорядка, установленного победителями в Первой мировой войне. Захват Японией Манчжурии в 1931-1932 гг. и приход к власти в Германии в начале 1933 г. нацистов, не скрывавших своих воинственных реваншистских планов, вызвали очередной виток напряженности между великими державами.
Интересы дела всеобщего мира стали лейтмотивом переговоров о взаимном признании между президентом США Ф. Рузвельтом и народным комиссаром иностранных дел СССР М.М. Литвиновым, проходивших в Вашингтоне 8–16 ноября 1933 г. После первого же дня переговоров советский нарком сообщил в Москву: стороны на переговорах едины во мнении «о наличии двух источников военной опасности» в лице Японии и Германии, стремящихся «к захвату чужих земель». При этом Рузвельт подчеркнул, телеграфировал Литвинов, «что мы находимся между этими опасностями, но что вместе с Америкой мы могли бы, может быть, эти опасности предотвратить»{518}.