Пакт. Гитлер, Сталин и инициатива германской дипломатии. 1938-1939

Фляйшхауэр Ингеборг

Доклад у Гитлера (10 мая 1939 г.)

С 3 по 13 мая 1939 г. Гитлер находился в Бергхофе близ Берхтесгадена. Отсюда он наблюдал за тем, какие последствия имело его вы­ступление в рейхстаге 28 апреля 1939 г. [599] Однако речь, в которой Гитлер заявил о расторжении англо-германского соглашения об огра­ничении военно-морского флота и германо-польского пакта о ненапа­дении, заключенного в январе 1934 г., и в которой также провозгласил: «Данциг — немецкий город и стремится к Герма­нии», — не дала ожидаемого результата. В высказываниях польского министра иностранных дел Бека, сделанных 5 мая в сейме, не было ни малейших намеков на уступки в вопросах Данцига и коридора [600] . Визит министра иностранных дел Румынии Григоре Гафенку в Лондон показал, что и Румыния тяготеет к более тесному союзу с западными государствами. Сообщения в печати, поступавшие из Лондона, свиде­тельствовали о том, что английское правительство изучало последнее предложение Литвинова [601] и, признавая усилия Советского прави­тельства по созданию системы коллективной безопасности на самой широкой основе, искало компромиссную формулу [602] , которая надле­жащим образом учитывала бы интересы меньших стран, прежде всего Польши и Румынии. Тревожные сведения дополнил отказ Японии за­ключить соглашение о расширении военного аспекта антикоминтер­новского пакта, который трактовался как наступательный союз, направленный против СССР, а может быть, и Англии. 5 мая Гитлер узнал, что переговоры в Токио зашли в тупик [603] .

Это побудило его окончательно изменить свои планы, чему способствовало и то, что Италия, оказавшаяся после оккупации Албании под давлением вели­ких держав, охотнее шла навстречу желаниям Гитлера. Поездки в Италию главнокомандующего сухопутными войсками генерал-полковника Браухича (с 30 апреля), Геринга (с 4 мая) и Риббентропа (с 5 мая) достигли своей цели. 7 мая Риббентроп телеграфировал из Ми­лана о согласии итальянского правительства заключить широкомас­штабный военно-политический пакт. В рамках предварительных переговоров граф Чиано также дал свое согласие на зондаж советской готовности к политическому сближению с державами «оси», то есть сделал то, в чем отказали японцы. В актив Гитлер мог записать и по­следние сообщения, касавшиеся России. Наряду с приукрашенным от­четом Петера Клейста о его беседе с Астаховым и запиской Вайцзеккера о мнимом интересе Мерекалова к улучшению политиче­ских отношений между обеими странами Гитлер получил и информа­цию о беседе Шнурре с Астаховым, которая как будто содержала еще одно доказательство заинтересованности русских в улучшении отно­шений с Германией. На фоне этого кажущегося волеизъявления со­ветской стороны отставка Литвинова и в самом деле выглядела сигналом, который Сталин подавал Гитлеру [604] . То был, видимо, един­ственный позитивный симптом, последовавший за речью в рейхстаге 28 апреля, в которой Гитлер демонстративно обошел молчанием Со­ветский Союз [605] .

599

Domarus. Hitler, II, S. 1148-1149.

600

Beloff. Policy, p. 242.

601

«The Times», 2 May 1939.

602

«The Times», 4 May 1939.

603

Посол Ott из Токио в министерство иностранных дел 4 мая 1939 г. (ADAP, D, VI, Nr. 326, S. 347f.). В тот же день Советское прави­тельство узнало от Рихарда Зорге, что японский министр иностранных дел Хатиро Арита, опираясь на военно-морские круги, отклонил пред­ложение об участии Японии в откровенно агрессивном союзе против СССР и (или) Англии («СССР в борьбе за мир...», № 274, с. 375-376).

604

Племянник германского посла в Париже граф Велчек сообщил в середине мая 1939 г. английскому военному атташе в Берлине о том, что «генерал Сыровы прибыл в Москву по поручению германского пра­вительства за три дня до падения Литвинова». См. приложение к пись­му английского посла в Берлине Гендерсона А. Кадогану от 18 мая 1939 г. (DBFP, 3d, V, No. 552, р. 594-595). Если бы это соответствовало действительности, то оценка Гитлером «смещения» Литвинова покои­лась бы на более солидной основе.

605

Правда, он упрекнул Советский Союз в том, что тот «начиная с 1918 г. провел 10 войн и военных акций», однако все это было сущий пус­тяк в сравнении с теми преступлениями, в которых он обвинял западные страны. Такие выражения, как «большевистские убийцы-поджигатели», «большевики-недочеловеки в Испании» и угроза «большевистского уничтожения европейской культуры», относились больше к Коминтер­ну, чем к Советскому государству. Домарус («Hitler», II, S. 1163-1164) не увидел в этой речи никаких изменений в стереотипных выпадах Гитлера против СССР. А вот Даллин (см.выше) это заметил; причем следует иметь ввиду, что по сравнению с яростными нападками Гитлера на Рузвельта, Чемберлена и Бека СССР в этой речи остался в тени..

Поэтому Гитлер 10 мая 1939 г. вместе с начальником штаба верхов­ного главнокомандования вермахта Кейтелем с интересом ожидал по­явления специалистов министерства иностранных дел по России [606] . Присутствие Кейтеля и Шнурре свидетельствовало о том, что в докла­дах экспертов Гитлера интересовали как военные [607] аспекты, так и проблемы (военной) промышленности.

Если даже сделать скидку на вызванную спешкой путаницу при об­мене распоряжениями и телеграммами, то и тогда остается много неяс­ного в вопросе определения различных сроков, связанных с этим важным докладом специалистов по России. 4 мая Шнурре телеграфи­ровал в германское посольство в Москве о том, что Хильгеру следует не­медленно выехать в Берлин и в понедельник, 8 мая, быть готовым к совещанию; в тот же день в Мюнхен после переговоров в Милане дол­жен был прибыть Риббентроп, откуда после предварительной беседы с Шуленбургом, Хильгером и Шнурре вместе с ними выехать в Берхтесгаден для доклада Гитлеру [608] . Однако Шуленбург все еще находился в Тегеране. Там он 7 или 8 мая и получил телеграмму от 6 мая, которую ему переслал Типпельскирх; телеграмма была подписана Францем фон Зоннляйтнером, сотрудником бюро министра, и обязывала Шуленбурга вместе с находившимся в поездке по Азии адъютантом воен­ного атташе, капитаном фон Шубутом, инкогнито быть 9 мая в Мюн­хене и приготовиться к докладу. Наряду с этим Типпельскирх в телеграмме от 7 мая обратил внимание МИД на отсутствие Шуленбур­га и предложил, чтобы его представлял Хильгер, который выехал в тот же день и 8 мая уже находился в Берлине. Выяснив, что Риббентроп в Мюнхене, он незамедлительно отправился туда. После целого дня ожи­дания Хильгер узнал от Риббентропа, что Гитлер хочет лично выслу­шать его днем, в среду, 10 мая. Между тем Шуленбург выехал из Тегерана раньше, чем ожидалось. В четверг, 11 мая, он телеграммой из Афин информировал о своем приезде в Берлин в пятницу, 12 мая [609] . Следует иметь в виду, что Шуленбург еще раньше мог оказаться в Вене или Мюнхене и через несколько часов быть у Гитлера, который все еще находился в Бергхофе и лишь утром 14 мая отправился в район так на­зываемого «западного вала». Никаких особых встреч Гитлер на эти дни не планировал, поэтому возникает вопрос, почему он вместо Хильгера и Шнурре (10 мая) или по крайней мере в дополнение к их докладу не принял самого посла 12 или 13 мая. Складывается впечатление, что чи­новники МИД или из-за своей расхлябанности составили для посла ошибочный график полета, или же лишили его возможности изложить Гитлеру свои взгляды из других соображений. Все это тем более удиви­тельно, что произошло тогда, когда Гитлер в сложившейся ситуации впервые проявил желание ознакомиться с точкой зрения экспертов по России [610] .

606

См.: Hilgert Meyer. Allies, S. 294ff.; Hilger. Wir, S. 278ff., а также подробный рассказ К. Шнурре автору, во всех существенных моментах совпадающий с воспоминаниями Хильгера.

607

Помощник военного атташе капитан фон Шубут, также в спеш­ном порядке вызванный для доклада в Берлин, по неизвестным причи­нам не присутствовал на встрече в Бергхофе. Однако о развитии в СССР он доложил в «германском военном министерстве». Там его, в ча­стности, спросили, «есть ли основание полагать, что Советский Союз стал сильнее в военном отношении или находится в более благоприят­ном, чем в сентябре прошлого года, положении для наступательных действий». Шубут ответил отрицательно (из послания поверенного в делах США в Москве государственному департаменту от 17 мая 1939 г., в: FR US, I, General, No. 251, p. 319).

608

Относительно дипломатической корреспонденции см.: ADAP, D, VI, S. 347, Anm. 4; Braubach. Weg, S. 41, Anm. 34; Hilger. Wir, S. 277.

609

Относительно дипломатической корреспонденции см.: ADAP, D, VI, S. 347, Anm. 4; Braubach. Weg, S. 41, Anm. 34; Hilger. Wir, S. 277).

610

По словам Э. Кордта, «известно немного примеров, когда Гит­лер соглашался, чтобы ему докладывали посланники и послы из кадро­вых дипломатов. Ему не нравился деловой характер их докладов» (Wahn, S. 158, Anm. 1).

Гитлер с большим напряжением ожидал информации от прибыв­ших из Москвы. Раздраженный опозданием, происшедшим по вине Риббентропа, он встретил гостей «каким-то особенно нетерпеливым взглядом» [611] . Уже первый вопрос выдал смысл его нетерпения: фюрер жаждал знать причины смещения Литвинова.

Положение, в котором оказался Густав Хильгер, представлявший посла, было в высшей степени двойственным: с одной стороны, он на­деялся убедить Гитлера в том, что Сталин является серьезным партне­ром, а с другой — ему не хотелось делать Сталина заложником германской игры или слишком тесно связывать судьбу Германии с тоталитарной Россией. Чтобы избежать этих опасностей, он ограничился сжатым, ясным и понятным Гитлеру изложением материала, которое не нарушило правдивости аргументации. Центральное место заняла близкая германским интересам интерпретация доклада Сталина на XVIII съезде партии.

611

Hilger. Wir, S. 279; Хильгер и Майер (Allies, S. 295) писали: «Гит­лер... медленно к нам приблизился, пристально всматриваясь странно меняющимся коварным взглядом».

Отвечая на первый вопрос, Хильгер утверждал, что Литвинов искал взаимопонимания исключительно с западными державами, в то время как Сталин испытывал к ним недоверие и считал, «что в случае войны западные державы намерены предоставить России таскать каштаны из огня». Гитлера это заявление убедило.

Затем Гитлер спросил, «будет ли Сталин готов при определенных условиях договориться с Германией». Хильгер не стал долго распро­страняться о советских усилиях по восстановлению добрых отношений в первые годы национал-социалистского режима в Германии, а ограни­чился кратким сообщением о том, что «Сталин заявил 10 марта: для конфликта между Германией и Советским Союзом нет никаких види­мых оснований».

Хильгер и Шнурре, к своему изумлению, обнаружили, что ни Гитлер, ни Риббентроп, по-видимому, не были знакомы с текстом выступления Сталина, хотя посольство и МИД, сообщая о нем ра­нее, старались пробудить к этому докладу интерес. Хильгеру «по просьбе Риббентропа... пришлось дважды процитировать соответст­вующее место».

Третий вопрос Гитлера касался «дел в России вообще», особенно по­ложения в Красной Армии, ее морального состояния. Отвечая, Хильгер подробно рассказал о новом патриотизме советского общества, о вновь пробудившейся силе, боевом духе и оборонительной мощи Красной Ар­мии, о чем германское посольство в Москве писало уже в течение ряда лет. Он подчеркнул, что революционное Советское государство Ленина перешло на позиции прагматической и реальной политики Сталина и неоднократно намекнул на структурное сходство обеих тоталитарных систем. Как видно, для Гитлера все это было новостью, и он «внима­тельно слушал». Затем он внезапно попрощался с гостями, не сказав ни слова о том, как представляет себе будущие отношения между Герма­нией и СССР.

Доклад Хильгера произвел на Гитлера сильное впечатление. С точ­ки зрения длительной перспективы он дал обратные результаты. Эту опасность хорошо осознавали в германском посольстве в Москве. После ухода Хильгера фюрер выразил неудовольствие его описанием мощи Красной Армии и заметил, что если Хильгер стал жертвой русской про­паганды, то его сообщение о положении в России ценности не представляет. А если он прав, то нельзя «терять ни минуты и следует предупредить дальнейшее укрепление Советской державы» [612] .

612

Hilger. Wir, S. 281.

Пока же Гитлер ухватился за высказанную Хильгером мысль о том, что Сталин может пойти на урегулирование отношений. Ведь в изобра­жении Хильгера Сталин предстал готовым к переговорам, в чем-то по­нятным по манере поведения человеком. Гитлер был уверен, что Сталин согласится. В тот же день, 10 мая, он продиктовал инструкции для экономической войны и защиты собственной промышленности. Они стали экономическим и «внутриполитическим дополнением к ди­рективе от 11 апреля по плану "Вайс"» [613] .

613

Domarus. Hitler, II,S. 1189; IMT 120-C, Anlage».

После того как преисполненный новым оптимизмом Гитлер 14 мая 1939 г. отправился в шестидневную инспекционную поездку по «запад­ному валу» — по непреодолимому, как он считал, для Франции и Анг­лии «валу из стали и железа», — министр иностранных дел принял (предположительно в понедельник, 15 мая, или во вторник, 16 мая) на Вильгельмштрассе [614] посла Шуленбурга. Первое с момента возникно­вения «третьего рейха» важное указание германскому послу в Москве было дано по поручению Гитлера имперским министром иностранных дел устно и при условии сохранения строжайшей тайны [615] . Риббент­роп начал с неслыханного до тех пор заявления о том, что, «по мнению германского правительства, коммунизм в Советском Союзе больше не существует, что Коммунистический Интернационал теперь не являет­ся важным фактором советской внешней политики. Поэтому-де воз­никло ощущение, что между Германией и Россией больше нет никаких реальных идеологических барьеров». В этих условиях германскому правительству, мол, представляется желательным, чтобы посол как можно быстрее возвратился в Москву и в тактичной форме дал понять Советскому правительству, что Германия не питает к нему враждеб­ных чувств. Послу следовало выяснить «нынешнюю точку зрения со­ветского руководства на советско-германские отношения». Риббентроп строго наказал действовать при этом с «величайшей осторожностью». Любое известие о подходах Германии к Советскому Союзу встревожи­ло бы Японию и повредило бы особым германо-японским отношениям.

614

Не в Мюнхене, как предположил Браубах (Weg, S. 14).

615

Немецких источников, подтверждающих эту инструкцию, не существует. Наиболее подробно инструкция отражена в отчете посоль­ства США в Москве от 20 мая 1939 г. О ней посольству сообщил личный референт Шуленбурга сразу же после получения от него подробнейших сведений о документе. См. послание Граммона из Москвы 20 мая 1939 г. государственному секретарю (FRUS, I, General, No. 256, p. 319-321).

В свою очередь Шуленбург спросил, какое воздействие должен ока­зать на проходящие англо-советские переговоры такого рода зон­даж [616] . Риббентроп ответил, «что германское правительство не волнует перспектива заключения договора между Великобританией и Советским Союзом, так как оно уверено, что Англия и Франция не склонны оказывать какому-либо государству Восточной Европы щед­рую и серьезную военную помощь». Этот ответ не убедил посла. Как стало известно послу США в Москве от ближайшего окружения Шу­ленбурга после его возвращения, «несмотря на то что Риббентроп это и отрицал, тем не менее существует мнение, что цель сближения в изве­стной мере связана с советско-английскими переговорами».

616

Как докладывал Херварт в посольство США, Шуленбург спро­сил Риббентропа: «Не был ли, ввиду советско-английских переговоров, конкретный и прямой подход более верным?» (FRUS, I, General, No. 256, p. 320).

Это было первое прямое предостережение посольства западным державам относительно стремления Гитлера с помощью предложения Сталину воспрепятствовать заключению англо-советского соглаше­ния. В отношении Польши указания содержали в скрытой форме пер­вое известное нам предложение СССР к участию в разделе польских земель. Оно гласило: «В случае конфликта с Польшей Германия не на­мерена оккупировать всю (выделено мною — И.Ф.) страну».

И вновь личный референт посла Херварт сообщил в посольство США: «Данные послу указания носят общий характер и не могут рас­сматриваться как определенные германские предложения Союзу Со­ветских Социалистических Республик, а лишь как возможный первый шаг в этом направлении. Дальнейшее развитие будет в дан­ном направлении зависеть от той реакции, с которой столкнется посол в ходе бесед».