Пакт. Гитлер, Сталин и инициатива германской дипломатии. 1938-1939

Фляйшхауэр Ингеборг

Наряду с этой главной темой на правительственном совещании об­суждалось, конечно же, и общее тревожное положение в мире. Внешнеполитические возможности СССР еще больше сузились. С беспокойством следило Советское правительство за возросшими стара­ниями Риббентропа привлечь Японию к военному сотрудничеству в рамках треугольника «Берлин — Рим — Токио». В военном тройствен­ном союзе не только антисоветской, но и антианглийской направленно­сти Риббентроп увидел возможность противодействовать находящейся в стадии становления антигерманской системе пактов. Прочным воен­ным союзом Японии с державами «оси» он хотел вновь стабилизировать глобальное соотношение сил в пользу Германии. Применяя уговоры и угрозы, Риббентроп усиливал давление на японское правительство. С этой целью он 20 апреля 1939 г. [529] во время празднования дня рожде­ния Гитлера в беседах с японскими послами в Риме и Берлине Т. Сиратори и X. Осимой, а также 28 апреля 1939 г. [530] в разговоре с Осимой намекнул на германо-советское сближение. Смена тактики, использо­ванной в отношении Японии, выдавала внутреннюю неуверенность министра иностранных дел и колебания Гитлера, которые попеременно думали то о присоединении Японии к антирусскому военному пакту, то о получении согласия Японии на заключение германо-русского пакта о ненападении. Насколько позволяют судить опубликованные советские документы [531] , советская сторона, как видно, своевременно подметила сильное немецкое давление на Японию и меньше обратила внимания на сдержанность японского правительства, вызванную, конечно, ско­рее антибританской, чем антисоветской направленностью предлагае­мого Германией военного союза. Как видно, эмоционально окрашенные, полные предубеждений сообщения советского агента в Японии Рихарда Зорге в тот период усиливали опасения СССР, что японская сторона может проявить подобную готовность. Этому способ­ствовала и определенная активность японского

посольства в Москве [532] .

529

Протоколы допроса Осимы и Сиратори в Международном воен­ном трибунале для Дальнего Востока (Records of Proceedings, p. 6079-6081, 35042-35044). См. также: Watt. Initiation, p. 161,167 (note37).

530

Frank William Ikle. German-Japanese relations 1936-1940. N.Y., 1956, p. 101; CarlBoyd. The extraordinary envoy. General Hiroshi Oshima and Diplomacy in the Third Reich, 1934-1939. Washington D.C., 1980, p. 101-103; Braubach. Weg, S. 13-14, (Anm. 32).

531

См.: донесения Рамзая (Зорге) от 9 и 15 апреля, а также — менее позитивное — от 5 мая 1939 г. («СССР в борьбе за мир...», № 219, с. 317, № 236, с. 334 и № 274, с. 375-376 и изложение в прим. 53, с. 666-667); телеграмму Риббентропа послу Отту от 26 апреля 1939 г. (там же, № 258, с. 352-354), которая предположительно через тот же канал ста­ла известна Москве, и др. Во второй телеграмме от 15 апреля 1939 г. Зорге сообщал, что Германия намеревается в течение ближайших одного-двух лет «с учетом всех вопросов, связанных с СССР», обеспечить себе гегемонию в Центральной Европе, чтобы затем, обезопасив тылы на Западе, «начать войну с СССР» (там же, № 235, с. 334).

532

19 апреля 1939 г. Кёстринг писал Типпельскирху, что японский военный атташе неожиданно спросил, «как он представляет себе япон­ские операции против России». Как сообщил Кёстринг, его японский коллега говорил «о главном ударе японцев в направлении на Благове­щенск и на северо-запад... Им якобы важно выйти к железной дороге, идущей вдоль Амура, чтобы можно было бы покончить с недостатками снабжения войск в районе Хабаровска-Владивостока». По-видимому, к тому времени японские планы продвинулись уже довольно далеко (Teske. K"ostring, S. 236-237).

Должно быть, тревожили и признаки продолжающегося сближения Германии с Прибалтийскими государствами. Они проявились (как раз в дни совещания в Москве), например, в оказанном военным и полити­ческим представителям Прибалтийских государств внимании. Во вре­мя помпезного военного парада по случаю 50-летия Адольфа Гитлера им демонстративно предоставили привилегированные места на трибу­нах. Немецкая газета «Фёлькишер беобахтер» отметила их присутствие с нескрываемым интересом [533] . С точки зрения Москвы, этот эпизод, происшедший всего через несколько дней после зондажа Вайнцзеккера и отъезда Мерекалова для консультаций со своим правитель­ством, мог быть расценен как предупреждение в адрес СССР о том, что Германия оставила себе открытыми все пути.

533

Myllyniemi. Krise, S. 46.

Для необходимой нейтрализации России, предпринимавшейся с учетом предстоящей кампании против Польши, оба варианта, каза­лось, имели свои преимущества. Гитлер мог надеяться, напугав Стали­на расширением агрессивного военного пакта держав «оси» за счет Японии, сделать его более сговорчивым, а если Япония не даст себя втя­нуть в этот активный антисоветский военный фронт, то попытаться ув­лечь Сталина идеей германо-советского пакта, посулив обеспечить мир на западе и повлиять на Японию. В размышлениях Советского прави­тельства стал проявляться повышенный интерес к позиции США — стабилизирующему фактору в тихоокеанском регионе. Подобная заин­тересованность, по-видимому, занимала видное место на открывшемся 21 апреля 1939 г. правительственном совещании [534] .

534

О переменах в советско-американских отношениях см.: Niedhart Grossbritannien, S. 280-281 (с перечнем литературы).

Однако в центре дискуссий стояли те перспективы, которые откры­вались с выдвижением советского предложения о заключении догово­ра, направленного западным державам 17 апреля. События, происходившие в Лондоне одновременно с совещаниями в Кремле, ри­совали в этом отношении, с точки зрения Москвы, малоутешительную картину (Майский). Тот факт, что советское предложение ни во Фран­ции, ни в Англии не было представлено членам кабинета, не говоря уже о более широкой общественности, ограничивал надежды на более силь­ный нажим со стороны оппозиции на правительство Чемберлена. Та­кой, в глазах Советского Союза, «символический жест» [535] , как возвращение в Берлин 24 апреля — то есть именно тогда, когда прави­тельственное совещание в Москве шло полным ходом, — английского посла Гендерсона, отозванного ранее со своего поста в знак протеста против оккупации Праги, ясно показывал, что английское правитель­ство стояло перед дилеммой и поэтому тянуло с ответом на советскую ноту от 17 апреля до 9 мая [536] . Его отношение к союзу с большевистской Россией и в этот период продолжало оставаться отрицательным.

535

Майский. Воспоминания, с. 469.

536

Относительно этих процессов см.: Strang. Home, p. 164-166; Churchill War, vol. 1, p. 325-326; Manne. Decision, p. 18-20; советская точка зрения в: Sipols. Vorgeschichte, S. 252-254.

Ход заседаний правительственного кабинета в те дни представил Москве окончательные доказательства того, что английское прави­тельство не намеревалось пойти на советские предложения о заключе­нии договора. Его не встревожили и раздававшиеся с разных сторон все более настойчивые предостережения о том, что отклонение советских предложений может толкнуть правительство СССР в объятия Герма­нии. Так, сэр Александр Кадоган, замещавший на заседании внешне­политического комитета 19 апреля лорда Галифакса, назвал советские предложения «чрезвычайно неудобными», указав одновременно на «отдаленную» вероятность того, что Россия, если не станут считаться с ее интересами, может оказаться вынужденной заключить с Германией соглашение о невмешательстве [537] . В аналитической разработке гене­рального штаба («Военное значение России»), подписанной 24 апреля 1939 г. и представленной комиссии по вопросам внешней политики 25 апреля, отмечались некоторые весьма опасные в военном отноше­нии моменты, которые могут возникнуть при недостаточном учете со­ветских интересов. В ней обращалось внимание Форин оффиса «на исключительно большую военную опасность возможного соглашения между Германией и Россией» [538] . Однако лорд Галифакс в конце заседа­ния кабинета министров 26 апреля всего лишь заметил, что задача анг­лийской политики заключалась в том, чтобы в случае войны Россия сохранила бы нейтралитет или была бы «на нашей стороне». Не следо­вало вместе с тем забывать о том воздействии, которое оказал бы союз с Россией на Польшу, Румынию и «другие страны, включая Германию (!)». Вывод Галифакса: «Мы должны действовать так, чтобы в случае войны не остаться без русской помощи, мы не должны ставить под угро­зу наш союз с Польшей и подвергать опасности мир» [539] . Подобной про­граммой Форин офис предопределил свое бездействие. Руководитель департамента северных стран (включавших и СССР) сэр Л. Коллир 28 апреля, то есть в тот самый день, когда Майский вернулся в Лондон, заметил, «что кабинет занял такую позицию, желая обеспечить себе русскую помощь и одновременно сохранить за собой свободу действий, чтобы, когда мы сочтем нужным, помочь Германии за счет русских про­двинуться на восток» [540] .

537

Gibbs. Strategy, p. 727-729.

538

Public Record Office (PRO), Cab. 21/621, F.P. (360) 82 (paper C.O.S. 887). — Цит. no: Manne. Decision, p. 20.

539

PRO, CAB 23/99. — Цит. no. Niedhart. Grossbritannien, S. 411 (Anm. 762).

540

Решение правительства от 28 апреля 1939 г., в: PRO, F0 371/23064. — Цит. по: Niedhart. Grossbritannien, S. 411 (Anm. 762).

Поступавшие Советскому правительству после завершения сове­щаний в Кремле сообщения подкрепляли это суждение. Реакция анг­лийского министра иностранных дел лорда Галифакса на горячие призывы Майского (29 апреля) к скорейшему заключению

договора подействовали на последнего, «как холодный душ» [541] . Предваритель­ный ответ Галифакса Советскому правительству, который был дан в тот же день, также не мог удовлетворить Москву [542] . Последующие от­четы Майского из Лондона также не улучшили настроения. Он писал их, «раздраженный упрямой слепотой» [543] английского правительства, особенно министра иностранных дел лорда Галифакса. Сообщения со­ветского полпреда в Париже Якова Сурица, которого Майский проин­формировал по пути в Лондон, доставляли Москве не меньше разочарований [544] . Поэтому в конце апреля 1939 г. Советское прави­тельство было уже совершенно уверенно в негативном ответе Англии и Франции на предложение от 17 апреля [545] . «Перспективы создания «коллективной безопасности» были, таким образом, чрезвычайно мрачными» [546] .

541

FP, 3, V, Nr. 316; Майский. Воспоминания, с. 469.

542

DBFP, 3, V, No. 312.

543

Майский. Воспоминания, с. 469.

544

См. приведенную Майским характеристику политики француз­ского правительства, данную Сурицем (Майский. Воспоминания, с. 467), а также сообщения Сурица в Наркоминдел от 24 и 26 апреля, 6 и 10 мая 1939 г. («СССР в борьбе за мир...», с. 347,351,376 и 385-386), со­гласно которым переговоры о военном сотрудничестве с СССР превра­тятся в «обыкновенный блеф», поскольку Боннэ так же мало стремится к заключению эффективного договора, как и Чемберлен.

545

Уатт (Initiation, р. 164) исходил из того, что советское решение о сближении с Германией было принято во второй половине апреля; од­нако использованные им аргументы (мнимая инициатива Мерекалова в Берлине, мнимые расхождения между линиями Мерекалова и Литви­нова на московском совещании, где победил якобы Мерекалов) пред­ставляют собой одни лишь гипотезы.

546

Beloff. Policy, p. 239.

Отставка Литвинова

1 мая 1939 г. наркома иностранных дел Литвинова — поборника и символа идеи «коллективной безопасности» — можно было видеть во время парада на Красной площади в качестве почетного гостя на трибу­не недалеко от Сталина — факт, который 2 мая 1939 г. не был обойден советской печатью. Весь этот день Литвинов, по сообщению английско­го посла Сидса лорду Галифаксу [547] , якобы в связи с майскими праздне­ствами все еще был недосягаем для английского посла. Утром 3 мая он принял Сидса и имел с ним беседу. Строго ограниченные инструкции послу сводились к повторению прежних уклончивых заявлений. Пыта­ясь уточнить английские намерения, Литвинов прямо спросил Сидса, объявит ли британское правительство войну Германии в случае ее на­падения на Польшу. Ответ вполне соответствовал стремлению Англии ничем себя не связывать. Дескать, при нападении Германии на Польшу Англия уже на основании взаимных обязательств оказалась бы в состо­янии войны с Германией, и поэтому в специальном заявлении, мол, нет нужды. Позиция Англии не изменилась, и ожидать перемен не прихо­дилось.

547

Сидс-Галифаксу, 3 мая 1939 г. (DBFP, 3, V, No. 344, р. 400).

Это ясно дал понять премьер-министр Великобритании, выступая 3 мая в палате общин. Отвечая сторонникам союза с Россией, он зая­вил, что «дружественные переговоры» с Советским правительством бу­дут продолжены, но что советское предложение принято быть не может, ибо тройственный союз подобного рода сделал бы войну неиз­бежной [548] . В те дни заседание кабинета министров проходило все еще под впечатлением речи Гитлера, произнесенной в рейхстаге 28 апреля и представлявшей «последний призыв к Англии» [549] и одновременно «реабилитацию» России [550] . Многие члены кабинета, среди них лорд Галифакс, затронули вопрос об опасности германо-советского сближе­ния. И хотя, учитывая тщательно взвешенные интересы безопасности СССР, подобное соглашение считалось пока маловероятным, было все же решено для предупреждения такого развития продолжить с СССР, по меньшей мере на некоторое время, переговоры, которые выглядели бы правдоподобно. Как подчеркнул статс-секретарь министерства обо­роны, отклонение советского предложения о союзе прямо подтолкнуло бы Россию «к естественной ориентации» на Германию. Галифакс от­махнулся от этой «всего лишь возможности» [551] .

548

Заседание кабинета 3 мая 1939 г. (PRO, CAB 23/99); Dallin. Policy, p. 26; Namier. Prelude, p. 158; Niedhart. Grossbritanien, S. 410-411.

549

Domarus. Hitler, II, S. 1148-1150. В своем выступлении Гитлер заявил о расторжении англо-германского морского договора 1935 г., а также германо-польского пакта о ненападении 1934 г., с сарказмом от­верг ноту Рузвельта от 14 апреля 1939 г., назвав западные демократии поджигателями войны. Как говорили чиновники из «старого» мини­стерства иностранных дел, он «лягнул все стороны», но совсем не затро­нул Советское правительство. См.: Coulondre. Staline, p. 266-268; Weizs"acker. Erinnerungen, S. 223; Below. Adjutant, S. 162; Gafencu. Jours.p. 160; «СССР в борьбе за мир...», с. 685-686 (прим. 109).

550

Dallin. Russia, p. 25.

551

По этому вопросу см.: Gibbs. Strategy, p. 724-726.

Таким образом, 3 мая нарком иностранных дел получил по­следние доказательства неизменной английской позиции. Вероятно, сразу же после беседы с Сидсом Литвинов доложил результаты Сталину. Установленный на правительственном совещании рубеж был перейден. Наступил момент для первых практических выводов из английской тактики проволочек. А они привели к немедленной отставке Литвинова и его замене Председателем Совета Народных Комиссаров Молотовым.

В тот же день Президиум Верховного Совета издал Указ о на­значении Молотова на пост наркома иностранных дел с сохранени­ем за ним поста Председателя Совнаркома [552] . Одновременно [553] в здании Наркомата произошла передача дел. Вечером заседала пра­вительственная комиссия, в которую вошли: Молотов, руководи­тель иностранного отдела и заместитель народного комиссара иностранных дел грузин Владимир Деканозов, Литвинов, грузин Берия и русский Маленков [554] .

552

См. доклад поверенного в делах германского посольства в Моск­ве фон Типпельскирха министерству иностранных дел от 4 мая 1939 г. (ADAP, D, VI, Nr. 325, S. 346-347), а также доклад английского посла Сидса лорду Галифаксу от 4 мая 1939 г. (DBFP, 3, V, No. 353, р. 410).

553

Евгений Гнедин (Labyrinth, р. 27-29) ошибочно датировал это событие 2 мая 1939 г. и тем самым непреднамеренно подчеркнул взаим­ную связь между 1 маем и отставкой Литвинова. А вот Шейнис указы­вает, что это произошло в ночь с 3 на 4 мая 1939 г. (Шейнис. Максим Максимович Литвинов..., с. 363).

554

Gnedin. Labyrinth, p. 38-40.

Руководителей отделов НКИД вызвали для доклада. Началась большая перестановка кадров, в ходе которой от занимаемых должно­стей освободили тесно связанных с курсом Литвинова сотрудников (преимущественно еврейского происхождения), других подвергли «чи­стке». Среди них оказался и Евгений Гнедин (сын Парвуса-Гельфанда), долгие годы руководивший отделом печати НКИД, которого Типпельскирх еще 10 октября 1938 г. ошибочно упоминал среди жертв чистки [555] . Утром 4 мая 1939 г. советские газеты на первой полосе с обычным для подобных сообщений размахом опубликовали Указ Пре­зидиума Верховного Совета от 3 Мая 1939 г. На последней странице под рубрикой «Хроника» было напечатано маленькое сообщение об уходе Литвинова по собственному желанию с поста наркома иностранных дел [556] . Тогда же Московское радио подчеркнуло, что эти кадровые из­менения не означают перемены в советской внешней политике. Отдел печати Наркоминдел дал западным корреспондентам аналогичное объ­яснение.

555

Типпельскирх — Шлипу из Москвы Юоктября 1939г. (ADAP, D, IV, Nr. 477, S. 531.

556

Тексты воспроизводятся в: Werth. Russland, S. 25.