Палач и Черная птичка

Уивер Бринн

— Нет, нет, ты не понимаешь… Дэвид! Дэвид, помоги!

Его мольбы о помощи остаются без ответа, поскольку Слоан отступает и возвращается к столу, чтобы поменять свой скальпель на дамасский клинок. Голова Торстена мотается из стороны в сторону, когда он теряет представление о ее местонахождении из-за своих отчаянных, прерывистых криков. Но Слоан не издает ни звука, подкрадываясь ближе к своей добыче. Она двигается, как сова в полете, плавно, бесшумно и грациозно. Хищная и могущественная.

— Человек, которого ты мне напоминаешь, представлял

миру отполированную маску, но под ней он был дьяволом. Он обещал лучшее образование. Лучшие возможности для студентов, одаренных в области искусства. Безопасное место для учебы и наилучшие шансы поступить в самые престижные университеты для детишек с богатыми родителями. А поскольку моих никогда не было рядом, они и не заметили, какую цену я заплатила.

Все те времена, когда я думал, что моя душа сделана из гребаного камня, Слоан Сазерленд доказывает, что я ошибался.

Ее слова эхом отдаются в моей голове, пока воображение не переносит меня ко всем темным и ужасным возможностям того, что с ней случилось. Мое сердце отбивает эхо о каждую кость внутри. Все, что осталось позади, — это черное пространство, которое разгорается все жарче с каждым глухим стуком.

— Я могла бы это вынести, — говорит она. — Я бы справилась. Хотела лишь дойти до конца. И в каком-то смысле я многому научилась. Скрывала свою ярость и тьму под маской, продолжая жить в этом мире. Поэтому я держала рот на замке, не выдавая частички себя. Но знаешь какую цену я не смогла заплатить? — спрашивает она, останавливаясь позади Торстена. Ее улыбка исчезла. Она смотрит прямо перед собой, ее глаза в тусклом свете кажутся почти черными. Ее голос низкий и сочится угрозой, когда она говорит: — Цена, которую я никогда не смогла бы заплатить — это Ларк.

Лед разливается по моим венам. Холодок пробегает по рукам. Стекает по спине.

— Она была единственным важным для меня человеком. Когда я узнала, что он с ней делал, и что она держала втайне, я сама кое-что скрыла. В ту же ночь, когда она призналась мне в чужих грехах, я ждала в тени. Дала клятву в темноте. Что уничтожу всех таких, как он, всех, кого смогу найти. Что я не остановлюсь, пока не найду худших, самых ублюдских, самых порочных, и сотру их из этого мира, одного за другим. И я пообещала себе, что никогда больше никому не позволю причинить боль дорогим мне людям.

Руки Слоан поднимаются по обе стороны от головы Торстена, рукоятка ножа сжата обеими руками, кожа на костяшках пальцев побелела.

— Я просто выполняю свое обещание, — говорит она.

Музыка нарастает в динамиках. Слоан чертовски виртуозна, окруженная своим шедевром. Она ждет хоть одного слова от мужчины, ожидая идеальной ноты.

— Пожалуйста…

Слоан вонзает лезвие в живот Торстена.

— Раз уж ты так любезно попросил, давай вместе вытряхнем грязь из твоих кишок, — выдавливает она, протягивая заточенную сталь вверх по его животу под мелодию его пронзительного крика.

Кровь и внутренности вытекают из

прямой линии, вырезанной на Торстене. Тяжелые вздохи вырываются из груди Слоан, когда она выхватывает нож, легким движением руки окрашивая ковер в алый цвет. Вопль Торстена замедляется, пока не замолкает под угрожающим, настороженным взглядом Слоан, и, сделав несколько последних прерывистых вдохов, он умирает, пристегнутый ремнями к своему богато украшенному креслу.

Нас окружает электрический заряд. Аромат горячей крови наполняет воздух. Свечи мерцают, отражаясь в паутине. Каждая деталь становится четче, как будто вселенная сузилась до этой единственной комнаты.

И Слоан, богиня хаоса, стоит в центре.

Ее нож начинает дрожать. Мой взгляд медленно прослеживает путь вверх по ее руке. Плечи дергаются, ее внимание сосредоточено на каком-то далеком воспоминании, которое слишком сильно вылезло на поверхность. Я знаю это, потому что иногда тоже чувствую подобное. У нее все написано в лишенных света глазах.

Никому из нас не следует доверять. Она может наброситься на меня, пока находится в этом смертельном тумане. Но когда я вижу первую дрожь на ее губах и скатывающуюся слезу по веснушчатой щеке, я понимаю, что готов на любой риск ради Слоан.

Я приближаюсь осторожными, размеренными шагами. Она не двигается, когда я обхватываю ее запястье и вырываю рукоять ножа из ее хватки. Кладу его на окровавленные колени Торстена, и она даже не переминается с ноги на ногу, ее взгляд все еще прикован к другому моменту времени.

— Ты в порядке. Ларк в порядке, — шепчу я, скользя одной рукой по ее спине. Когда Слоан не реагирует, я обнимаю ее другой рукой, пока она не оказывается в моих объятиях, как в клетке. — Ты молодец.

В ней ничего не меняется, даже когда я крепче обнимаю ее и кладу голову ей на плечо.

— Я тоже в порядке, — продолжаю я. — Хотя, возможно, мне понадобится немного антацида для желудка. Наверное, дижонская заправка была не очень. Даже не знаю, почему так.

Слоан издает смешок и немного прислоняется к моей груди. Куда бы она ни ушла, в этот момент я понимаю, что смогу вернуть ее обратно.

— Может, у Дэвида спросить. Похоже, ему понравился ужин.

— Это отвратительно, Роуэн, — говорит она мне в кофту приглушенным голосом. — Когда я пошла на кухню за миской, у него изо рта свисала длинная колбаса.

— Ну и что такого…

— Сырая.

— Хорошо, да. Это ужасно, — я проглатываю неприятные протесты своего желудка и прогоняю образы из головы, глубоко вдыхая имбирный аромат Слоан. Не хочу отпускать ее, но время всегда работает против меня, когда дело касается ее.

Время точно не на нашей с ней стороне.

Слоан напрягается в моих объятиях, и я отпускаю ее прежде, чем она успевает отстраниться.

— Наверное, нам стоит проверить, как он, — говорю я, отвлекаясь, когда она вопросительно смотрит на меня, нахмурив брови.