Палач из Гайд-парка
Шрифт:
– Но я его не убивал, – тихо и безнадежно ответил Карвел, встал, вытянул вперед руки и взглянул на суперинтенданта. – И никого не убивал.
На это Питту нечего было ответить. Он хотел бы ему верить – и какая-то крохотная часть его существа верила, – но больше нельзя было не обращать внимания на очевидное.
– Инспектор Телман отвезет вас в участок. Наручники не потребуются.
– Спасибо, – ответил Карвел едва слышно и, покорно сгорбившись и побледнев как полотно, пошел с Телманом по холлу к выходу. Он не делал никаких попыток бежать, тем более освободиться от крепкой хватки инспектора. Вся живость жизни, даже сама жизнь как будто оставила его, и казалось, что он воспринимает
Питт поднялся наверх в комнату дворецкого и тщательно, педантично, шаг за шагом ее обыскал. Он не нашел ничего нового, кроме того, о чем уже рассказал Телман. Опять сошел вниз и осмотрел дом, парадные комнаты и помещение для слуг, рабочую комнату дворецкого, гостиную экономки, кухню, прачечную, посудную и туалет – и не нашел ничего интересного. Наконец он вышел в конюшню к стойлам, где, по словам лакея, Карвел держал лошадь, – у него была легкая двухместная коляска, которой он иногда пользовался для прогулок летним днем, и делал это умело и с удовольствием. За лошадью смотрел мальчик, следящий за обувью, который радовался любому предлогу, чтобы улизнуть из дому, тем более что в доме было не так уж много обуви, чтобы он торчал там целый день. Мальчишка также помогал садовнику в свободное время, но зимой, когда требовалось больше усилий для чистки обуви и ухаживания за лошадью, его оставалось не так уж много.
– Да, сэр? – спросил он с очень деловым видом, когда Питт обратился к нему. Широкое и добродушное лицо мальчишки было очень озабочено.
– Можно посмотреть стойло и каретный сарай? – спросил Питт, хотя такой вопрос был просто данью формальной вежливости. Он бы не принял отказ.
– Да, сэр, если пожелаете, – удивился мальчик. – Но у меня ничего не украли, все на месте, сэр. Вон там коляска и вся упряжь, всё здесь.
– Тем не менее я хотел бы взглянуть.
Питт прошел мимо него к двери конюшни. Давно он не имел дела с лошадьми. Тепло, исходящее от животного, вымощенный булыжником двор, острый запах кожи и смеси для чистки упряжи – все вызвало воспоминания о давних днях там, в усадьбе, где он вырос, о конюшне и подсобных помещениях, о сеновале. Томас вспомнил ощущение от поездки на оседланной лошади, ее силу и стремительность и как он соотносил эту стремительность со своей направляющей волей; искусство и радость слияния с животным в одно летящее по полю существо. А затем, когда он скреб и чистил лошадь и отводил ее в стойло, как болели все мышцы и он чувствовал особый душевный подъем, а потом на душу нисходил покой… Как давно это было! Да, его сейчас поняла бы Далси Арледж, с ее любовью к лошадям, и долгой охоте с гончими, и к этой мышечной усталости до изнеможения, когда боль – наполовину удовольствие.
Томас рассеянно потрепал лошадь по шее. Мальчик следовал по пятам.
– А ты ее чистил сегодня? – спросил Питт, поглядев на копыта и увидев пятна грязи, а также несколько сухих травинок на бабках.
– Нет, сэр, потому что мистер Скарборо исчез, и никто не знает, что приключилось, и вся кухня ходуном ходит.
– Но вчера вечером ты коня чистил?
– О, сэр, это верняк. Сиял, как новый пенсовик, это уж точно. У него такая здоровски хорошая шкура, сэр. Правда, Сэм? – спросил он, дружески похлопывая коня по щеке и получив в ответ нежное пофыркивание.
Питт указал на грязь.
– Нет, грязи вчера не было, – сказал негодующе мальчик. – А! – Он побледнел и вытаращил глаза. – Вы считаете, что кто-то на нем ездил? Ночью, стало быть, да?
– Похоже на то, – ответил Томас, осматривая пол конюшни, чтобы удостовериться, не видно ли следов грязи от копыт. Но пол был безукоризненно чист – сапожный мальчик обязанности грума исполнял прилежно. – Давай осмотрим
Томас повернул к каретному сараю. Мальчик теперь едва не наступал ему на пятки.
Питт распахнул дверь сарая и увидел на возвышении щегольскую коляску со сверкающими на солнечном свету металлическими деталями. Краска так и блестела новизной. Суперинтендант повернулся к груму.
– Посмотри внимательно. Взгляни на упряжь. Все так, как ты оставил в последний раз?
Последовало долгое молчание, пока мальчик тщательно все оглядывал – каждый кусочек кожи и металла, ни к чему не притрагиваясь. Наконец он глубоко вздохнул и обернулся к нему.
– Не могу сказать наверняка, сэр. Вроде все как было, но я не уверен насчет поводьев. Упряжь висела на вон том крючке, но мне кажется, что мундштук с цепочкой перевернут. Но, конечно, поклясться, что так и было, не могу.
Ничего не ответив, Питт заглянул внутрь коляски. Все чисто, все блестит, дверцы закрыты, на сиденьях ничего.
– Ее брали, сэр? – спросил мальчик прямо из-за спины.
– Насколько я могу видеть, нет, – ответил Питт, сам не понимая, разочарован он этим или, наоборот, чувствует облегчение.
Томас отпер дверцу и открыл ее. Она широко распахнулась на хорошо смазанных петлях. Он взглянул на ступеньку и увидел нитку ткани, запутавшуюся вокруг винта, на котором держалась подножка. Питт нагнулся, ухватил ее и очень легонько потянул к себе. Затем поднял, чтобы осмотреть на свету. Она была длинная, почти бесцветная и свивалась кольцами.
– Чего достали? – спросил мальчик, во все глаза глядя на руку полицейского.
– Еще не знаю, – ответил Томас, но это была неправда. Он почти не сомневался, что это нитка из шелковых ливрейных чулок. – Спасибо, – сказал он, – посмотрю, нет ли здесь еще чего-нибудь. А мистер Скарборо пользовался коляской, не знаешь?
– Нет, сэр. Мистер Скарборо всегда оставался дома, сэр, мистер Карвел сам ею правил, а если кого посылал с поручениями, то это был я.
– А ты носишь какую-нибудь ливрею?
Лицо мальчика расплылось в широкой усмешке.
– Кто, я? Нет, сэр. Мистер Скарборо с ума бы сошел, если бы я такое захотел. И быстро сбил бы с меня нахальство, это уж точно.
– А чулки ты надевал когда-нибудь, шелковые?
– Нет! А зачем? – Мальчишка снова взглянул на нитку в руке Питта и сразу стал серьезен. – А это от чьих-то чулок?
– Возможно.
Питт предпочел бы, чтобы тот ничего не понял, но теперь было уже поздно и от вопросов не убережешься. Да если бы Скарборо и сам пользовался коляской, это все равно ничего не доказывает. Томас завернул нитку в бумажку и убрал ее во внутренний карман. Не надеясь, что мальчишка не разболтает о нитке всем домочадцам, он все же попросил его не делать этого.
– О нет, сэр, – ответил мальчик торжественно, отступив на шаг и внимательно наблюдая за тем, как Питт тщательно обыскивает снова коляску, а потом сарай, прежде чем прекратить поиски. Вид у сыщика был почему-то усталый, словно из него выжали все силы.
Питт не вернулся на Боу-стрит. Он непонятно почему был сердит; ему чертовски не хотелось ехать сейчас в участок и слушать, как Карвелу предъявляют официальное обвинение. Фарнсуорт, наверное, пыхтит сейчас от удовлетворения… Питт почувствовал горечь во рту. У него отсутствовало ощущение победы. Все было так трагично, что он ощущал лишь мрак в душе и сердечную боль. Закрыв глаза, Томас мысленно увидел милое, умное лицо Далси и то выражение ужаса и потрясения, когда он рассказал ей, что ее муж любил мужчину. Она готова была смириться с тем, что у него есть связь на стороне, но то, что этот человек не женщина, а мужчина, казалось, совсем сокрушило ее.