Пальцы женщины
Шрифт:
– Салют, Санчес.
– Как дела, Гарвей?
– Так себе. Что нового?
Я подал ему список. Он задумчиво сжал губы.
– И что же?
У нас с ним никогда не было общих дел. Он завидовал мне, моей карьере. А теперь мне нужно было убедить его помочь мне и обещать ему, в свою очередь, услугу.
– Позвони по каждому телефону, - сказал я и он невольно свистнул. Вызови деканов медицинских университетов, редакторов газет. Директоров медицинских обществ. Интендантов госпиталей. Администраторов приютов. Врачей-психиатров медицинской
– Приказ исходит от кого?
Если бы я ответил ему, что от меня, он ответил, что этого недостаточно. И на том бы это и закончилось. Если я отвечу, что от Ханрахана, он ответит мне что-то вроде: - Ну пусть мне потом позвонит об этом.
– От Ханрахана, - ответил я упавшим голосом.
– Ханрахана, а?
Он посмотрел на низ каждой страницы. Он посмотрел вначале.
Я взял листки и написал на каждой странице: "Ханрахан, главный инспектор. Подписан Санчес, инспектор первого класса."
Теперь Кемелман был готов. В случае каких-либо недоразумений, ему достаточно было показать мою подпись. А неприятности конечно будут.
Не спрашивали согласия у двухсот персон прибыть в центр Манхеттена, предупреждая их лишь накануне вечером. Многим из них придется выехать из дома в пять часов утра, чтобы во время прибыть на место, а в это время цивилизованные люди обычно спят.
Я взял последнюю страницу и написал: "Все расходы по путешествию и потерянному времени будут оплачены полицией Нью-Йорка после представления соответствующего счета".
– Скажи им это, - добавил я.
Теперь Кемелман был убежден. Его спина выпрямилась, неприязнь рассеялась.
Я подумал, что это немного успокоит тех людей, которые должны будут приехать из Филадельфии или Бридгепорта.
– Я сразу же займусь этим, - сказал Кемелман.
Я спустился вниз и вышел через заднюю дверь. Это привело меня на Центральную Маркет-плас и на маленькую улочку, идущую как раз позади Центрального Комиссариата.
Когда я спускал стекло в моей машине, я увидел Мак Картни, выходящего из подвального этажа, в котором находится служба фотографии.
Я приветствовал его кивком головы. У него был очень довольный вид.
Он подошел ко мне.
– Что нового?
– спросил он.
Я колебался. Мне необходимо было дружеское участие.
– А ты сохранишь это в себе?
– Что ты обо мне думаешь?!
Я рассказал ему про условия, которые взял на себя с Кемелманом. Я сказал ему, что под каждой страницей подписал: "Ханрахан".
Мак Картни сунул две порции жевательной резинки себе в рот и прошепелявил блистательный комментарий:
– Ты взял на себя чертовский риск.
Я посмотрел на него, потом взял ключ и открыл машину. Потом еще раз посмотрел на него.
– Спасибо, - сказал я.
– Ты знаешь, что ты себе повесил на нос? Ты серьезно об этом подумал?
– А тебе никогда не говорили, что у
– Совсем необязательно сердиться.
– Нет, но я совершенно не обязан тебя слушать.
Сердитым жестом он достал еще две порции жевательной резинки и бросил себе в рот. Он сам начинал нервничать. Это меня успокоило и я снова влез в машину. Он схватил ручку дверцы и захлопнул ее. Мне везло в последнее время на то, что перед моим носом хлопали дверями.
Настроение мое улучшилось. Я направился на Хаустон стрит. Я стал думать о том здании, которое я дал секретарю Центральной школы. Я думал о Кемелмане. Во всяком случае, я заставил их выполнить свое распоряжение, их обоих, пользуясь собственным именем и подписав все страницы списка. Но я пошел слишком далеко, в этом не было сомнения. И как говорится в некоторых произведениях, я сам собирался рубить сук, на котором сижу.
12
Я вернулся к себе домой и наполнил ванну. Ванна играет большую роль в моей жизни. Я очень интенсивно думаю, когда сижу в ней. Это современная модель ванны, у нее лапы льва и она очень глубокая.
Я разделся и сунул ноги в горячую воду. Зазвонил телефон. Я подошел к нему.
– Алло!
Ничего.
Это был тот телефонный звонок, когда звонивший довольствовался тем, что дышал в трубку. Они думают этим испугать вас. Единственная вещь, которую надо делать, это не реагировать и спокойно вешать трубку.
Я услышал легкий шум, но не мог разобрать его происхождения.
– До свидания, - тихо проговорил я и повесил трубку.
Я с удовольствием бы резко повесил трубку, но я не хотел доставлять удовольствие звонившему.
Я вернулся в ванную комнату и медленно погрузился в ванну. Повязка на моей руке была пропита кровью. Я снял ее и бросил в унитаз. Моя ладонь была похожа на розовую перчатку бейсбола и ее пересекали шрамы. На нее было неприятно смотреть. Я сидел в ванне, держа больную руку вверх, так чтобы она не попала в воду. Вероятно, я был похож на аллигатора, поджидающего свою добычу. Я удовлетворенно заворчал, но тут снова зазвонил телефон.
Я дал ему звонить. После десятого звонка, я вылез из ванны и оставляя за собой мокрые следы, подошел к телефону. Я слушал, как мой собеседник дышит ни слова не говоря и снова до меня донесся легкий шум. Легкое бряцание. Неожиданно я понял, что это такое. Стук льда о стекло стакана. Какая знакомая мне персона кладет кубики льда в большой бокал?
Я сказал ей, кто она.
– Вот это-то я и хотела!
– сказала герцогиня.
– Я хотела разозлить вас.
Я посоветовал ей этим делом заниматься с другим.
– Не вешайте только трубку, - сказала она.
– В противном случае я буду звонить вам всю ночь.
Что делать? Пожаловаться фликам, что какая-то герцогиня надоедает мне?
– А если я приеду к вам? Нет? А если вы мне предложите стакан вина?
– Нет.
– А если я вам предложу стакан вина?
– Женщины, которые пьют как вы, вызывают у меня...