Память Крови
Шрифт:
Маленькая деталь: разговор происходил в двадцать три сорок. Неумолимое завтра должно было начать свой разбег через двадцать минут. А посему все нормальные люди с фотоаппаратами, и даже без таковых, уже либо спали, либо готовились к этому приятному мероприятию.
Нужно было искать кого-то из ненормальных.
И Саню осенило:
— Володя, а ты этого парня из пресс-группы УВД знаешь, что репортажи снимает? У него же видеокамера есть, может, попросить?
— У Игоря, что-ли? Да у него японка новенькая, одна на всю управу.
— А если его самого припахать. Он как на подъем?
— Самого? Это можно. Ребята из ППС говорили, что он за интересным сюжетом черту в зубы полезет.
Во втором часу ночи Игорь, бережно уложив в фирменный пластмассовый кейс свою любимицу, чудо техники, видеокамеру «Панасоник 7В», пожал руки приятелям-пэпээсникам и выпрыгнул из УАЗика. Сегодня улов был не Бог весть какой. Понедельник. Пожалуй, чтобы наскрести на очередной видеоблок к программе областного телевидения «Пароль-02», придется завтра повторить. Иначе Томка, веселая напарница по программе, житья не даст. Повторить-то можно, только спать хочется до смерти. Никого не интересует, во сколько ты упал в кровать. Но в восемь тридцать, будь добр, на службу, пред ясные очи начальства. А то, что делается на личном «энтузязизме», личным делом и должно оставаться.
Тихонько открыв двери и раздевшись в тесноте коммунального коридора, Игорь, не включая свет, пробрался на кухню. Сладострастно почмокал над заботливо приготовленной — только включить плиту — сковородкой с чем-то явно мясным и несомненно вкусным, сокрушенно подумал, что пока разогреешь… и решительно убрав сковороду в холодильник, достал оттуда пачку кефира.
Аннушку он не услышал, а почувствовал. Теплая волна и родной запах опередили ее прикосновение.
— Тебе звонили из городского розыска. Сказали, будут ждать сегодня, пока не перезвонишь.
В восемь тридцать, переговорив со своим непосредственным начальником, мудрым дедом Яценко, и заручившись его поддержкой, Игорь отправился в горотдел. Весело ввалившись в кабинет, он остановился пораженный. Такого еще видеть не приходилось.
— Ну вы даете, прямо выставка достижений воровского хозяйства!
Янека ввели минут через десять.
Высокий, плечистый, стройный парень. Симпатичное лицо, чуть вьющиеся, мягкие темно-русые волосы. Нос с легкой курносинкой, явно славянского производства.
Великий Ломброзо! Где отметины порока? Где следы гнусных поступков? Где печать проклятий обездоленных им людей?
Только вот глаза несколько беспокойные и движения нервно-порывистые… Так, пожалуй, есть от чего занервничать.
А держаться старается независимо. Вздернул подбородок, глянул свысока — прямо польский шляхтич! Янек!
Полоснул взглядом — и с хрипловатой насмешкой:
— О-о-о, видеокамера, я в роли
Саня попытался его успокоить:
— Ты не волнуйся, это в служебных целях, будем фиксировать проверку показаний. Только решили не фотографа брать, а сотрудника с видеокамерой.
— Ага, а потом по «Монитору» показывать. Что я, не видел этого капитана? Он же вашу передачу милицейскую ведет.
— Нет, пока никто ничего показывать не будет. А там посмотрим. Может, подготовим сюжет для граждан, покажем, сколько ты у этих лопухов унес, глядишь, кто и призадумается.
— Ладно, — устало-недоверчиво не то согласился, не то просто прервал разговор Янек. И помолчав немного, вдруг с тоской выдохнул:
— Значит, на полную катушку будете раскручивать, на показательный процесс…
Саня безнадежно махнул рукой, мол, тебя не переубедишь, и обернулся к вошедшему Ренату:
— Давай начинать, время идет.
Рассадили понятых, Игорь включил камеру.
Начало было скучным. Монотонно и невыразительно Янек перечислял адреса или приметы квартир и гаражей, вспоминал, что откуда забрал. Но мало-помалу вошел в азарт, развеселился, и пошел захватывающий, слегка приблатненный, а местами и остроумный рассказ. И рассказ этот содержал бездну информации не только о приемах воровского промысла, но и о потрясающей безалаберности, а порой и вопиющей глупости жителей провинциально-доверчивого Магадана.
Память у парня не хуже ног оказалась. Такая же длинная и шустрая. Трехчасовой кассеты — как не бывало.
Упревшие в своих тулупах и заскучавшие, было, от протокольных процедур понятые оживились. Даже сыщики, для которых происходящее не было в новинку, временами не выдерживали и ржали откровенно, переспрашивая:
— Так и было написано?
— Ну да. Записка на двери, а в записке: «Ключ под половичком».
— Га-а-а. Так проще было ключ в двери оставить, зачем бумагу переводить?
— Вот повезете меня туда, сами у них и спросите!
— А как ты догадался, что ключ в валенке? Валенок-то где был?
— Да они его на стенку прибили, рядом с дверью, навроде почтового ящика.
— Га-а-а!
— Я уже на первый этаж спустился, вижу: мужик навстречу. Я голову за ковер спрятал и говорю: «Сосед, дверь открой!».
— А он?
— Открыл. «Выбивать, — спрашивает, — понес? Хороший ковер, как у меня!».
— Га-а-а! А дальше?
— Слышу, он поднялся и сам себе говорит: «О! А чего это дверь открыта? — а потом как заорет: — Ах, твою мать! Ковер же мой! На свадьбу дареный!». Тут я дверь его ковром подпер — и ходу. Жаль, он на втором этаже жил. Если бы повыше, я бы с пустыми руками не ушел…
Допрос закончился.
Ренат, глянув в заиндевевшее окошко, за которым несильный, по магаданским понятиям, ветерок лениво переметал старые сугробы, вздохнул:
— Поехали гулять. Витек, ты всех предупредил?