Память Крови
Шрифт:
Бомж подобрал еще одну бутылку, сунул в свой драный рюкзак и потопал куда-то, бормоча себе под нос фразы, свидетельствовавшие о хронической белой горячке:
— Гостью приняли. Пошли на хату.
Частный домик, к которому подъехал «воровоз», ничем не выделялся из скопища таких же жалких самостроевских лачуг, сгрудившихся в районе магаданского рыбного порта. Внутри обстановка тоже была не самой роскошной. Но уют и чистота этого жилья выгодно отличались от мерзкой атмосферы тех притонов, в которых все чаще и чаще приходилось
— Хорошо-о-о у вас, — стаскивая шубу, протянула гостья.
— Стараемся по-людски жить, — ответила молодая, красивая, одетая с иголочки хозяйка, — у нас здесь шпаны не бывает, все люди авторитетные. Жорка, как с последней ходки пришел, старых корешков отшил. Говорит: «Два раза пробухал свободу — хорош: пора завязывать. Серьезные дела с шушерой не делаются».
— И с бабами тоже, — язвительно добавил Жорка, — Катюха, конечно девчонка своя, но язык с порога нехрен распускать. А то в привычку войдет. Корми давай гостью, да и я жрать хочу.
Катерине хозяева понравились.
Жорка был свой в доску. Пить он правда не стал, — Я свое выпил, — но за дамами ухаживал, как положено.
Дамы же, прикончив пару бутылочек какого-то заграничного вермута, раздухарились не на шутку и, нахохотавшись всласть, с еще большим наслаждением принялись за свежие сплетни.
Татьяна рассказала о Светке, последней пассии Фомы и, уловив женским чутьем затаенную ревность Катерины, промыла косточки «этой сучке» по полной программе.
А Катюха рассказала про свой прошлый приезд, как скупо и холодновато тогда привечали ее магаданские «крадуны», не в пример своим, сусуманским. Те ей сразу доверились. И правильно. Уж она-то своих под расстрелом не сдаст. Вот, например, когда Серега Белек хату у председателя старательской артели выставил, кто все барахло месяц у себя держал? Она, Катерина! Ни один мент не разнюхал. У нее и сейчас дома печатка председательская лежит. Шикарная штука!..
Утром Катюху разбудил озабоченный хозяин.
— Человек приезжал, говорит: Фому взяли, с поличняком. Точно Светка, падла, подставила!
— Ой, а что делать-то!
— Фома из КПЗ успел маляву загнать. Просит сдать ментам все барахло, что еще из города не ушло. Чем меньше ущерб будет, тем меньше срок намотают. Мы кое-что подсобрали, но надо будет еще прокрутиться. Давай свое рыжевье… Нет, лучше так: у меня есть подхваты кой-какие в «шестерке», я переговорю с человеком, он у тебя без особого шума все примет, допросит, как надо, чтобы ты сама не влипла. Фома про тебя сказал, что серьги и колечко тебе втемную загнал, ты, мол, не знаешь, откуда они. Того и держись.
Видно, Жорка и в самом деле стоял в городе круто. Опер, к которому пришла Катерина после предварительного звонка, суетился перед ней, как перед важной персоной. Пригласив для изъятия золота понятых, предупредил
— Так, Катюша, с этим делом мы закончили, но вот Георгий Анатольевич еще по Сусуману кое-что хотел уточнить.
— Какой Георгий Анатольевич?
— Гапонов.
— А, ваш Гопа заменитый! Вы что, ему сказали, что я здесь? Мне бы сначала с Жорой посоветоваться…
— Опер фыркнул:
— Посоветуешься. Пошли.
Через два часа зареванная Катерина, допивая чай уже в Жоркиной компании и по инерции похлюпывая носом, спросила:
— А эта, Татьяна, или как ее… она тоже из ментовки? Вы же вроде вместе спали?
— Татьяна? Нет, она не из милиции. А спали точно вместе. Приятное дело! При нашей работе не каждую ночь с красивой женщиной в постель ложишься.
— А не боится она, что с ней посчитаться могут?
— Не боится. Моей жене в этом городе бояться нечего…
— Это все подарки. Или я сама покупала — искреннее негодование в голосе Фариды смешивалось с горечью утраты, — каждую вещь назвать могу! Все это память!
— Ну называйте… — участливые, чрезвычайно добрые интонации в голосе Гопы ярко свидетельствовали о необычайно высоком уровне гуманизма и корректного отношения к гражданам со стороны членов группы, проводившей обыск в бухгалтерии «Северовостоксервиса». То есть, по месту работы гражданки Фоминой, законной супруги Фомы.
И состоялся чрезвычайно интересный, очень похожий на театральную постановку диалог, в котором Фарида произносила свои реплики вслух, а Жорка, согласно кивая головой и приберегая свою информированность для более обстоятельной беседы в стенах УВД, отвечал про себя. Вроде, как голос за кадром.
— Это колечко я сама покупала с получки…
(- Не знаю, не знаю, проверим, глядишь — и другая хозяйка найдется…)
— Камешки — тоже мои, от моих старых колец. Камни хорошие, а оправы дешевые были, я хотела потом заказать получше.
(- Неплохое хобби у скромной бухгалтерши: выщелкивать из украшений изумруды, аметисты и александриты. Семечки, блин!)
— А этот перстень с фианитами муж мне покупал к годовщине свадьбы.
(- Вряд ли ты истинную цену этой красоте не знаешь. Скорей придуриваешься, уж Фома-то в камешках разбирается. Это по краям — двадцать фианитов. А в центре — бриллиант настоящий, чистой воды, здоровенный! В каратах я не петрю, но за такими камушками люди в очередь не стоят. И куплен он не на грязные деньги муженька твоего…)