Память льда

Эриксон Стивен

— Просто уму непостижимо, — прошептала госпожа Зависть.

За все время их странствия Ток впервые видел ее мертвенно-бледной.

— Это — великий дар нашего Провидца, — продолжал жрец. — Любое дитя мертвого семени несет в себе истину поцелуя смерти, который и есть великая правда вознаграждения. Мы знаем, чужестранцы боятся смерти. Однако истинно верующим она не страшна.

Ток наклонился к уху жреца:

— После того как армия тенескариев покинет Оплот, в городе останется хоть кто-то живой?

—

Обращение неизбежно для всех, чужестранец.

— Иными словами, те, кто не ощутил в себе эту… лихорадку истинной веры… получили… вознаграждение?

— Совершенно верно.

— И были съедены.

— Тенескарии не способны питаться исключительно словами Паннионского Провидца. У них есть смертные тела, требующие пищи.

Разговор прервался. Толпа тенескариев быстро заполоняла площадь. Впереди двигался их предводитель — совсем еще юнец, почти мальчишка. Он был единственным, кто восседал на лошади — чалой кляче со сгорбленной спиной и натертой шеей.

Неожиданно голова Анастера повернулась в ту сторону, где стояли Ток и остальные путники. Юнец взмахнул длинной тонкой рукой, похожей на прут, и пронзительно вскрикнул. Он не издал ни единого слова, однако последователи хорошо его поняли. К чужестранцам повернулись сотни лиц. Но этим дело не ограничилось. Приверженцы Анастера устремились к ним.

— Что им от нас нужно? — с заметным испугом спросила госпожа Зависть.

Второй жрец стал пятиться:

— К сожалению, нашей защиты оказалось недостаточно. Приготовьтесь получить вознаграждение, чужестранцы!

С этими словами все трое жрецов опрометью понеслись прочь.

Госпожа Зависть подняла руки. Волчица и собака вновь превратились в громадных зверей, бросившихся навстречу толпе. На мостовую хлынула кровь, и первые погибшие повалились на землю.

К женщине подбежали сегулехи.

— Разбуди нашего брата! — потребовал Сену.

— Ладно, — согласилась госпожа Зависть. — Уверена, Тлен не замедлит здесь появиться. Но им обоим будет не до поединка.

Скрипнули кожаные ремни. Мок вскочил на ноги. В руках его грозно блестели мечи.

«Похоже, все про меня забыли», — подумал Ток.

Решение пришло к нему неожиданно.

— Ладно, развлекайтесь тут как умеете, а я пошел, — пробормотал он и двинулся по пустой Ильтарийской улице.

Предоставив зверям и дальше терзать орущих тенескариев, госпожа Зависть обернулась назад. И изумленно воскликнула:

— Эй, Ток! Ты куда это собрался? Что ты задумал?

— Я обрел истинную веру! — крикнул он в ответ. — Этой толпе предстоит сражаться с малазанской армией. Правда, сами они пока этого не знают. Я пойду вместе с ними!

— Ток! Послушай меня! Мы расправимся с этим быдлом и их гнусным юнцом-предводителем. Не надо…

— Прошу тебя, не трогай их! Слышишь, Зависть? Проложите себе путь, но не убивайте всех, они нужны мне.

—

Но…

— Время дорого! Я так решил, и некогда объяснять. Если Опонны нам улыбнутся, мы с тобой еще встретимся. А сейчас я должен найти своих друзей.

— Стой!

Махнув ей рукой, Ток бросился бежать по улице.

В спину ему ударило магической волной, но он даже не обернулся.

«Боги, вразумите эту женщину. Сделайте так, чтобы уцелела хотя бы часть армии тенескариев».

На первом же перекрестке дорогу малазанцу преградил поток возбужденно орущих людей. Они бежали к главной улице, чтобы влиться в ряды истинно верующих. Ток-младший присоединил к их крикам свой — бессловесный, более похожий на мычание немого — и растворился в толпе.

Словно листок, который несет течением по волнам широкой и глубокой реки…

Глава десятая

Матерь Тьма трех детей породила.

Тисте анди — первых и самых любимых,

Раньше Света явившихся в мир.

Позже в муках родились вторые,

Тисте лиане — вот как нарекли этих чад,

Чьей колыбелью стал пламенный Свет…

О, неистов был первенцев гнев:

Мать отвергли они,

Но и сами отвергнуты были,

Обреченные вечно скитаться во Тьме.

Разразилась война не на шутку…

И тогда третьих отпрысков

Милосердная Мать породила.

Тисте эдур пришли в эту жизнь

Между Светом и Тьмою, а потому

Тень уже от рожденья легла им на души.

Себун Иманан. Басни Кильманара

Шлепок был сильным, но боль заслонило желание уразуметь, кто и почему его ударил. Однако Ворчун так ничего и не понял, а потому лежал в тупом оцепенении, готовый вновь провалиться в черную пустоту.

Однако за первой оплеухой последовала вторая.

Командир стражников с трудом поднял веки.

— Убирайся, — еле-еле выговорил он и опять закрыл глаза.

— Ты пьешь не просыхая, — послышался сердитый голос Каменной. — А уж какая от тебя вонища! Боги, на чем ты лежишь?! На собственной блевотине… Ну что, Бьюк, теперь убедился, в каком виде пребывает твой дружок? Гниет заживо. Ладно, возись с ним, если тебе охота, а я пошла в казарму.

По кривым, дребезжащим половицам его убогой каморки застучали тяжелые сапоги Каменной. Потом она вышла, громко хлопнув скрипучей дверью. Ворчун вздохнул и повернулся на другой бок, намереваясь спать дальше.

Однако на лицо его вдруг упала тряпка, мокрая и холодная.

— На, протри свою физиономию, — сказал Бьюк. — Ты мне нужен трезвым, дружище.

— Да никому я не нужен трезвым, — возразил Ворчун, отбрасывая тряпку. — Хоть ты оставь меня в покое.

— Вот я-то тебя как раз и не оставлю. Поднимайся!