Память льда
Шрифт:
— Э-э-м, вино было довольно густым, господин. А на вкус как железо.
Бошелен встал и протянул руку к бутылке. Он поднес ее к глазам, затем принюхался:
— Ну ты и дурень, Эмансипор! Это же кровь из коллекции Корбала Броша. Я велел тебе смотреть не на той полке, где ты шарил, а на противоположной. Верни бутылку в погреб.
Морщинистое лицо побледнело, словно лист пергамента.
— Вы сказали… кровь? Чья?
— А какая разница? Не все ли тебе равно?
Эмансипор ошалело глазел на хозяина.
— Судя по виду вашего слуги, господин Бошелен, ему не все равно, —
Ворона захлопала крыльями и несколько раз каркнула.
У бедного старика подкашивались ноги. Поднос закачался. Бокалы жалобно зазвенели. Нахмурившись, Бошелен вновь забрал у Риза бутылку и еще раз понюхал содержимое.
— Я не слишком разбираюсь в таких тонкостях, — пробормотал он, возвращая злополучную бутылку на поднос, — но мне кажется, что здесь кровь девственницы.
— Как вы это определили? — снедаемый любопытством, поинтересовался Быстрый Бен.
— Весьма просто. Запах совсем пресный. Никакого букета.
«Худ вас побери с вашими замыслами!»
Скрючившись, Паран сидел на одной из нижних скамеек в Главном зале Невольничьей крепости. Пахло пылью. За окнами наступила ночь. Факелы теперь давали больше дыма, чем света. Пол в зале был поднят, обнажая подземелье и ряды пропыленных остроносых челнов. Баргасты торжественно вынесли оттуда все спеленатые трупы, но для Парана эти лодки почему-то значили намного больше костей, обернутых в полуистлевшие тряпки. Древние суда как будто таили в себе некие истины, способные перевернуть всю его жизнь, если только он сумеет их понять.
Вспышки боли в животе стали слабее. Парану думалось, что теперь он разгадал причину своего недуга. Он никогда не стремился к власти и не совал нос в магию, однако жизнь сталкивала его и с тем, и с другим. К счастью, она не вложила в его руки меча, подобного Драгнипуру, дабы разить врагов повсюду, прислушиваясь лишь к холодному голосу справедливости. И все же он ощущал некую магическую силу. Это она сделала его восприимчивым к невидимым потокам, дала знания о взаимосвязи всего, что есть в живой и неживой природе. Он, Ганос Паран, ненавидевший власть, вдруг оказался арбитром. Укротителем силы, которая устанавливала правила для игроков, привыкших делать все, что им заблагорассудится, и не допускавших никаких покушений на собственную свободу.
«Мое положение хуже, чем у государственного судьи в Унте. Того должность обязывает руководствоваться исключительно буквой малазанских законов. Но попробуй их соблюсти, если на тебя давят со всех сторон, начиная от соперничающих торговых гильдий и заканчивая самой императрицей. „Поддеть и проглотить, столкнуть и утопить“. Недаром говорят, что это воровское правило заменяет все малазанское законодательство. Природа власти такова, что все простое и ясное превращается в кошмарный лабиринт. Вот мое тело и сопротивляется навязанной власти как может».
Паран был здесь совсем один. Сжигатели мостов куда уютнее чувствовали себя в казармах джидратов, где они сейчас напропалую пили и развлекались вместе с хозяевами — полусотней уцелевших местных гвардейцев, что охраняли Невольничью крепость. Жрецы из Совета масок удалились в свои покои.
Ворчун — этот новоиспеченный
Несокрушимый щит Итковиан тоже не стал задерживаться в Невольничьей крепости. Вместе с остатками «Серых мечей» он решил вернуться к развалинам своей казармы и заночевать там. По сути, это означало ночлег под открытым небом, но Итковиан объяснил, что завтра утром его солдатам предстоит заняться поисками и возвращением беженцев, спрятавшихся в туннелях под городом. Паран представил себе, каким тяжким и мучительным будет возрождение Капастана. Не хотел бы он оказаться на месте «Серых мечей», на которых возложили эту задачу.
«Итковиану не позавидуешь. Ему придется искать наследников престола, родственников погибшего принца Джеларкана. Пусть не прямых, а самых дальних. И кто-то из них должен будет усесться на трон, едва отмытый от крови. Городское хозяйство полностью разрушено. Кто накормит уцелевших горожан? Сколько времени уйдет на восстановление торговли с соседями? Вряд ли баргасты оставят здесь часть своих племен, дабы помочь Капастану подниматься из руин…»
Боль ушла. Паран осторожно втянул в себя воздух, затем медленно выдохнул. Власть. Сила. Капитан попробовал думать о разных повседневных мелочах и горестно усмехнулся. Как ни противно, но рано или поздно ему все равно придется вплотную сосредоточиться на той роли, для которой его избрали.
«Целый вихрь соперничающих замыслов, и в каждом из них меня пытаются сделать точкой опоры. Мне достаточно протянуть одну руку, и ее пальцы ощутят под собой всю Колоду Драконов. Я бы дорого дал, чтобы избавиться от этого ощущения. Но, увы, проклятые карты поселились внутри меня. Они — словно скелет громадного зверя, который и не увидеть целиком. И только от меня зависит, чтобы скелет не распался на куски. Удерживать его — отнюдь не мое желание. Меня заставляют это делать, даже не спрашивая, согласен ли я… Мною пытаются манипулировать. Кто? Если бы я знал. Часть игроков составила свой тесный круг и не желает допускать в него новых, отчаянно рвущихся туда. Одни у всех на виду, другие держатся в тени. Кто-то ведет честную игру, кто-то беззастенчиво жульничает… Боги милосердные! Ну когда я уже начну распутывать этот клубок?»
Мысли Парана снова вернулись к Ворчуну — смертному мечу недавно Взошедшего Трича. Собственно говоря, Тигр Лета всегда тихо крался по следам Фэнера. Если легенды не врут, Первый Герой еще в давние времена сбился с пути, целиком подпав под власть звериных инстинктов своей сущности одиночника. И опять совпадение, пугающее точностью и продуманностью до мелочей… Парану уже не раз приходило в голову, что Ночная Стужа ошибалась в своих предположениях. Древние боги отнюдь не были всесильными и не держали в руках все нити событий. Чья-то прозорливость и умение гибко подстроиться под меняющиеся обстоятельства тоже сыграли свою роль.