Память льда

Эриксон Стивен

— Они не поняли ни одного слова из твоей болтовни, Глыба Сала!

Обернувшись, Крупп увидел, что к нему подъезжают Хетана и Кафал. Баргастка улыбалась во весь рот:

— Тебе повезло, даруджиец, иначе эти детишки вырвали бы тебе сердце из груди! Какой баргаст останется спокойным, слушая подобные проклятия?

— Проклятия? Дорогая моя, виной тому вовсе не Крупп, а его несносный характер. Раскаленная ярость, вырывающаяся из Круппа, была готова сжечь все вокруг. А все началось с этого отвратительного мула.

— Я бы его даже есть не стала, — призналась Хетана. — А

ты, брат?

— Одни кости, — согласился Кафал.

— И тем не менее Крупп смиренно просит его простить, а также пощадить эту безмозглую скотину. Вы ведь тоже дети, но дети Хумбрала Таура, а у него не может быть глупых отпрысков. Остается только пожалеть, что у этих маленьких горлопанов не столь достойные отцы.

— У нас к тебе вопрос, Глыба Сала.

— Вам достаточно его задать, и Крупп тут же ответит. Озаренные светом истины, его слова подобны маслу, умащающему твою безупречную кожу. Я ощущаю аромат. Он исходит вот отсюда — чуть повыше твоей левой груди. Крупп обладает…

— Я давно знаю, чем ты обладаешь, — нетерпеливо оборвала его Хетана. — А теперь заткнись и слушай. Приглядись к малазанским солдатам на дороге. Видишь повозки с навесами и пехотинцев, что идут в облаках пыли?

— Несравненная Хетана, твоя наблюдательность поражает Круппа в самое сердце. Не умолкай, я готов слушать тебя целую вечность. И пусть твои слова будут каплями воска, которые сольются в громадную свечу, дабы я смог зажечь негасимое пламя любви в честь…

— Я тебе сказала: приглядись. Понаблюдай, даруджиец! Ты не замечаешь ничего странного в наших союзниках?

— Что касается настоящего, а также прошлого и будущего — Круппа всегда восхищали малазанские тайны. Удивительные люди эти малазанцы. Что я вижу, когда смотрю на них? Дисциплинированные, не слишком опрятные на вид, что, прямо скажем, неудивительно, ибо они идут не одну лигу подряд. Итак, дорогая Хетана, Крупп узрел на дороге лишь идущих солдат и поднимаемую ими пыль. Пыли, кстати, гораздо больше.

— Вот и я так думаю, — буркнула Хетана.

— У тебя острые глаза.

— Значит, ты тоже заметил?

— Что именно, дорогая? Твои соблазнительные округлости? Разве от глаз Круппа могла укрыться столь удивительная, хотя и несколько дикая красота? Настоящий цветок равнин…

— …Который вот-вот убьет тебя, — засмеялась баргастка.

— Цветок прерий, что расцветает на колючем кактусе.

— Смотри не уколись, Глыба Сала!

— Круппу всегда была присуща осторожность. Крупп со свойственной ему проницательностью давно понял: не всего, чем наслаждается глаз, можно касаться руками.

— Нынче утром, — продолжала Хетана, — я видела, как одна-единственная рота моряков ставила шатры для трех рот. По всему малазанскому лагерю. Интересно, да?

— Малазанцы — они такие. Им знакома взаимовыручка. На них можно положиться!

Хетана подъехала вплотную и схватила толстого коротышку за воротник плаща, наполовину вытащив его из седла. На лице баргастки играла зловещая улыбка.

— Слушай, Глыба Сала, — угрожающе произнесла она, — после того как я возлягу с тобой, мулу понадобятся волокуши, чтобы тащить твои жалкие останки. Ты тоже здорово

умеешь напустить пыли своими словами. Редкая способность. Но ничего, пусть только стемнеет. Я выдавлю из твоих легких весь воздух. У тебя надолго отпадет желание болтать, ибо ты не сумеешь пошевелить языком. Клянусь, я это сделаю, чтобы показать тебе, кто здесь хозяин. А если ты произнесешь еще хоть слово, я не стану дожидаться темноты. Я позову этих малолеток и всех остальных и устрою такой балаган, который ты не забудешь до конца своих дней… Что глазки выпучил? Понял? А теперь убери свои жирные колени и не дави мулу бока. Ему от этого худо. Бедняга и так страдает, что он не лошадь. Он же видит, как ездят другие всадники. Ты замечал, какие у него умные и внимательные глаза? Не у каждого человека такие… Ну вот, я все тебе сказала, Глыба Сала. До вечера, и уж тогда я тебя расплавлю: ух как ты начнешь таять!

Хетана выпустила Круппа. Тот поерзал в седле и раскрыл было рот, намереваясь что-то сказать, но тут же снова его захлопнул.

— А он быстро учится, сестра, — смеясь, заметил Кафал.

— Все вы быстро учитесь, братец. Он обречен.

И баргасты ускакали прочь.

Глядя им вслед, Крупп извлек носовой платок и, как всегда, принялся отирать взмокший лоб.

— Боги милостивые, вот так поворот! Ты слыхал, мул? Это Крупп-то обречен? Обречен, ха!

Скворец еще раз взглянул на стражниц Серебряной Лисы:

— Обратно в свой отряд вы не вернетесь.

— Но Серебряная Лиса исчезла, — попробовала возразить одна из женщин. — Нам теперь некого охранять.

— Я уже сказал: в свой отряд вы не вернетесь. Останетесь в моем распоряжении. Есть еще вопросы? Нет? Тогда идите.

Малазанки разочарованно переглянулись, отсалютовали и ушли. Все происходило на глазах у Артантоса, который не преминул заметить:

— Иногда это выходит нам боком.

Скворец покосился на знаменосца:

— Что ты имеешь в виду?

— Стиль командования Дассема Ультора. Малазанским солдатам позволено думать, сомневаться, спорить…

— И это, знаменосец, сделало нас лучшей армией в мире.

— Тем не менее…

— Никаких «тем не менее». Вот тебе причина, почему мы лучшие. Когда понадобится — приказы станут строгими. Ты увидишь настоящую дисциплину. Просто сейчас она не выпячивается, но она есть. Крепкая дисциплина.

— Вам лучше знать, командор, — пожал плечами Артантос.

Скворец повел лошадь в загон. Вечерело. Солнце почти уже село, и солдаты торопились расставить шатры. Пахло дымом первых костров. Люди устали. Марш начался еще затемно и изобиловал ускоренными переходами.

«Так нельзя. Нужно хотя бы на три дня отменить утренние переходы и увеличить время привалов, иначе войско подойдет к Кораллу измотанным. А уставшая армия — побежденная армия».

Отдав лошадь конюху, Скворец направился к шатру Дуджека.

Возле шатра на заплечных мешках расселся отряд военных моряков. Все были в доспехах и шлемах. Лица покрывал густой слой дорожной пыли, из-под которого проступали шрамы. Увидев Скворца, никто даже не встал.

— Можете сидеть, — бросил он морякам и вошел внутрь.