Память льда
Шрифт:
Тревога захлестнула Итковиана с новой силой. К ней примешивалась горечь огромных потерь, о которых он мог пока лишь догадываться, ничего не зная наверняка.
Усилием воли Итковиан заставил себя выпрямиться в седле. Что-то неумолимо толкало его вперед, требуя двигаться еще быстрее. Каменная повернула свою спотыкающуюся лошадь вправо и поехала к другому холму, где на высоком шесте замерло малазанское знамя. Итковиан тоже свернул вправо. На него вдруг накатила волна необъяснимого ужаса.
Его лошадь резко оборвала галоп и побрела сбивающимся шагом. А потом и вовсе остановилась. Немного постояв,
Бедняжка умирала прямо на глазах Итковиана. Отказываясь верить, он спрыгнул и зашатался, не чувствуя под собой затекших ног.
Каменная брела пешком: склон доконал и ее коня. Итковиан не стал оглядываться и тоже пошел наверх. Ворчун и его легион, уже в человеческом обличье, поднимались сбоку. Итковиана удивило: почему же теперь эти «тигры» не ринулись в бой?.. Ответ он получил, достигнув вершины и взглянув на плац и город.
Бог Итковиана исчез. Бог Итковиана уже не мог отвратить врагов, как тогда, на равнине к западу от Капастана.
Все капастанские ужасы меркли перед тем, что совершалось вокруг и внутри городских стен Коралла. Горечь утрат. На каждом шагу.
«А ведь я знал эту истину. Она жила внутри меня. Глубоко внутри… Но я еще не закончил. У меня еще есть важное дело».
Он шагал вперед, не видя солдат справа и слева. Вышел из неровного строя, оставляя позади стоявшую с опущенным оружием армию, сломленную еще до начала битвы — смертью одного-единственного человека.
Итковиан не обращал внимания вообще ни на что. Он достиг спуска и продолжил идти.
Вниз.
Туда, где перед восемью сотнями к’чейн че’маллей ждали ряды т’лан имассов. Т’лан имассов, которые — все, как один, — медленно повернулись к нему.
Похоже, сражение возле стен Коралла началось с битвы магических Путей над этим холмом.
Так думалось Ворчуну. Он зычным голосом приказал своим солдатам занять позицию на южном склоне. Ворчун трепетал под напором силы, даруемой его богом. Предвкушение убийства… чувство не человеческое, звериное… оно пока дремало, но отчетливо ощущалось внутри. Зов хищника, испытанный Ворчуном лишь однажды. Тогда, в Капастане.
Его зрение необычайно обострилось. Он замечал малейшее движение, откуда бы оно ни исходило. Будто сами собой, в руках у Ворчуна оказались его кривые сабли.
Ворчун видел, как из магического портала вышел Орфантал. Следом оттуда же появился Каладан Бруд. Он видел Каменную, разглядывающую три мертвых тела. Воевода протолкнулся вперед. Едва взглянув на погибших, он прошел к четвертому телу. То была женщина — тисте анди. Над нею склонились двое, одному из которых здорово досталось в магической битве. Ворчун не знал, что это была за битва. Но с магией Хаоса он прежде сталкивался. Он не помнил бессильно распластавшуюся на земле женщину. Зато сразу узнал вторую: Серебряная Лиса. Ее лицо было мокрым от слез.
А вот и Крупп, рядом с которым стоят Хетана и Кафал. Толстый коротышка был бледен и остекленевшим взором озирался вокруг, готовый в любую секунду потерять сознание. Но вовсе не горе так подействовало на Круппа. Увидев потянувшуюся к нему Хетану, бедняга лишился чувств.
Только одного человека Ворчун никак не мог найти, сколько ни
Он подошел к своим. Легион готовил оружие. Чуть ниже стояли солдаты «Серых мечей», готовые пойти в наступление на город… окутанный дымом, озаряемый вспышками взрывов «морантских гостинцев» и магии. Ворчуну показалось, что Коралл вот-вот распадется на части.
Острые глаза Ворчуна нашли наконец того, кого он искал… Итковиан шел навстречу т’лан имассам.
Резкий крик, раздавшийся с вершины холма, заставил смертного меча обернуться. Серебряная Лиса взывала к своим т’лан имассам. Но десятки тысяч неупокоенных воинов глядели сейчас не на нее, а на Итковиана.
Итковиан двигался медленно. В двух десятках шагов от т’лан имассов он остановился. Серебряная Лиса наконец поняла его намерения и тоже бросилась вниз.
«Что, Воззвавшая? — мысленно обратился к ней Ворчун. — Ты ведь собиралась бросить т’лан имассов против к’чейн че’маллей».
Ему не требовалось находиться вблизи т’лан имассов; он и так знал, какие слова скажет им Итковиан.
«Вы страдаете. Я готов взять ваши страдания на свои плечи…»
Ужас Трейка, поднимавшийся внутри Ворчуна, затмевал его собственный.
Т’лан имассы ответили Итковиану: они опустились на колени и склонили голову.
«Вот так-то, Воззвавшая…
Теперь уже слишком поздно…»
Глава двадцать пятая
Невозможно достоверно запечатлеть момент предательства, ибо он скрыт от посторонних глаз, хотя и утверждают, что сам отступник вдруг видит содеянное им с ясностью столь необычайной, что готов пожертвовать собственной душой, только бы повернуть время вспять. Невозможно правдиво изобразить предательство, и тем не менее полотно кисти Ормулогана чрезвычайно близко подходит к тому идеалу, которого только может надеяться достичь смертный художник…
Шаги в коридоре возвещали о прибытии еще одного гостя. Званого или незваного — этого Колл не знал. Оглянувшись на дверь, он увидел какую-то фигуру в просторном балахоне. Несмотря на отсутствие маски, советник никак не мог разглядеть лицо этого человека, что порядком удивило его.
Рыцарь Смерти, гремя доспехами, сразу же повернулся к Коллу.
— К’рул, мой господин, рад видеть тебя в этом священном месте, — сказал он.
«К’рул? Не ему ли посвящен старинный, а ныне заброшенный храм в Даруджистане? Сколько помню, колокольню всегда обходили стороной, считая ее нечистым местом… Но ведь К’рул — один из древних богов!»
Колл переглянулся с Мурильо. Его друг явно думал о том же.
«Ну и ну! Бог, стоящий в нескольких шагах от нас! Неужели еще один кровожадный посланник седой древности?»
К’рул прошел прямо к Мхиби.
Колл схватился за рукоятку меча и, преодолевая страх, загородил древнему богу путь.
— А ну стой, — без всякого почтения произнес он. Их взгляды встретились. Сколько даруджиец ни всматривался, глаза К’рула оставались непроницаемыми. — Мне все равно, бог ты или нет. Но если ты собрался положить несчастную старуху на алтарь и перерезать ей горло, тебе придется иметь дело со мной.