Память льда
Шрифт:
Рат’Тогг опасливо косился на Колла, что-то шамкая беззубым ртом. Рыцарь Смерти издал звук, похожий на смех.
— Смертные очень самоуверенны, — сказал он.
Мурильо встал рядом с Коллом. Дрожащая рука потянулась к эфесу шпаги.
К’рул с улыбкой взглянул на Рыцаря Смерти и промолвил:
— И это, Худ, их самый восхитительный дар.
— Возможно, но лишь в определенных пределах. Когда они переходят опасную черту, я бываю вынужден забирать этих восхитительных смертных к себе.
— Другого ответа я от тебя и не ожидал, — протянул древний бог. —
— Тогда, может быть, ты объяснишь, зачем понадобилось рыть для нее могилу? — с вызовом спросил Мурильо.
— Надеюсь, что вскоре мы все это поймем. Обязательно поймем. Пока могу лишь сказать: где-то далеко отсюда, на юге, произошло нечто… непредвиденное. Последствия никому из нас не известны. Однако для Мхиби настало время…
— А можно проще и понятнее? — потребовал Колл.
К’рул прошел мимо них и опустился на колени возле подстилки, где лежала рхиви:
— Для нее настало время войти в настоящее сновидение.
Потрясенная Серебряная Лиса застыла на месте. Они ушли. Пропали из ее души, поддавшись зову Итковиана. Все, чего она надеялась достичь, рассыпалось и погибло.
Внезапное нападение Каллора выявило еще одну скорбную истину: т’лан айи покинули ее. Их уход был равносилен удару кинжалом прямо в душу.
И вновь предательство, очерняющее сердце и убивающее веру. Древнее наследие Ночной Стужи. Рваная Снасть и Беллурдан оба погибли от хитроумных интриг Тайскренна, направляемых рукой императрицы.
«А теперь еще и Скворец. И вдобавок две беззаветно преданные мне малазанки, моя двойная тень… Все они убиты».
Т’лан имассы стояли на коленях. А напротив них застыли к’чейн че’малли. Древние чудовища не делали попыток приблизиться к неупокоенным воинам. Пока. Однако достаточно приказа, и одна нежить набросится на другую. Тогда начнется настоящая бойня. Замелькают эти страшные руки-мечи.
«Мои дети словно бы лишились воли к сопротивлению. Забыли, зачем они здесь. Что ты наделал, Итковиан, со своим глупым благородством?»
Тем временем «Серые мечи» — бывшие соратники Итковиана — готовили лассо, копья и щиты, собираясь выступить против к’чейн че’маллей. С армией Дуджека паннионцы расправлялись внутри города. Стало быть, солдаты Однорукого пробили брешь в северной стене и вторглись в Коралл, не дождавшись Скворца и Каладана Бруда… А вот и Ворчун со своим разношерстным воинством. Идет на подмогу «Серым мечам»… Малазанские офицеры спешат выправить дрогнувший строй солдат… Артантос — Тайскренн готовится открыть свой магический Путь… Каладан Бруд застыл возле Корлат, от которой исходят чародейские волны Высшего Дэнула… Орфанталу не терпится вернуться в обличье дракона…
«Все напрасно: Провидец, его орлы-демоны и к’чейн че’малли уничтожат вас, не оставив и воспоминаний».
У нее не было выбора. Придется, преодолевая отчаяние, осуществить план, который она задумала еще давным-давно. Сделать первый шаг, не имея даже искорки надежды.
Серебряная Лиса открыла портал Телланна и исчезла в нем.
«Материнская любовь
Но я не собиралась так рано становиться матерью. Я не была готова к тому, чтобы стольким пожертвовать ради ребенка. Я ведь и сама только-только начала входить во взрослую жизнь».
Тогда Мхиби еще могла все прервать. Надо было воспротивиться Круппу, древнему богу, т’лан имассу. В конце концов, какое ей дело до этих потерянных душ? Все они — малазанцы. Враги, владеющие опасной магией. И у всех, между прочим, руки были запятнаны кровью рхиви.
Дети всегда считались подарками судьбы, телесным проявлением любви между мужчиной и женщиной. Во имя такой любви можно пожертвовать чем угодно.
«Довольно ли того, что ребенок вышел из моего чрева? Попал в этот мир тем же путем, что и все другие дети? Неужели простая боль, которой сопровождаются муки рождения, — источник любви? А ведь все остальные так и считают. Они принимают узы между матерью и ребенком как должное, как нечто само собой разумеющееся.
Те трое не имели права делать со мною то, что они сотворили.
Моя дочь изначально не была невинным ребенком. Она была зачата не по любови, а из жалости, причем с чудовищной целью — владычествовать над т’лан имассами. Повести их на очередную войну и… предать».
Мхиби ощущала себя в ловушке. Она потерялась в громадном и непостижимом мире снов, где различные силы противоборствовали друг с другом, требуя от нее каких-то действий.
«Древние боги, духи зверей и… человек, истерзанный болью и запертый в изуродованном теле. Это ведь его ребра я вижу? Того, с кем говорила когда-то давным-давно? Это он корчился и извивался в материнских объятиях? Получается, мы сроднились благодаря страданиям, поскольку оба заперты в никчемных телах и обречены все глубже и глубже погружаться в пучину боли. Неужели это действительно так?
Человек и зверь — они оба ожидают меня. Мы должны каким-то образом дотянуться друг до друга. Соприкоснуться и убедиться, что мы не одиноки.
Выходит, это и есть наше будущее?
Клетка из ребер, тюрьма… ее нужно сломать снаружи.
Дочь, ты бросила меня, забыла обо мне. А этот человек… он мой брат, и я его не покину».
Возможно, это ей только казалось, но Мхиби уверяла себя, что она вновь ползет вперед.
Где-то внутри, в глубине ее сознания, выл от боли зверь.
Если бы она смогла, то освободила бы его. Просто из жалости.
«Это не любовь… Да, теперь я понимаю… Понимаю».
Он примет их всех. Возьмет на себя их боль. Мир, в котором жил Итковиан, лишил его абсолютно всего, и теперь он брел по этому миру, не имея цели, отягченный смертью десятков тысяч людей, чьи души нес в себе. Несокрушимый щит не мог дать им покой, однако и не хотел избавиться от них. Он знал: его миссия еще не закончена.
Он примет т’лан имассов в свои объятия, словно бы неразумных детей, которые не подозревали, что Ритуал, питаемый силой Телланна, поглотит их души, а их самих сделает шелухой, пустой оболочкой, живыми трупами, обреченными целую вечность служить чужим целям.