Память моего сердца

Южная Влада

Старуха вдруг тяжело задышала и начала оседать по стенке, держась рукой за сердце. У дальней стены испуганно закричал младенец, и послышался срывающийся в истерические нотки шепот его матери, пытавшейся успокоить дитя. Нэн приказала себе держаться, сколько хватит сил.

– Патрик! – толкнула она парня. – Миссис Оуэн. Помоги ей!

Он посмотрел на нее безумными глазами.

– Это все ты. Это все ты! Зачем ты полезла, тупая стерва! Если бы не ты, я бы сюда не попал, – он развернулся и заколотил в дверь руками и ногами. – Выпустите меня! Я здесь не причем! Мои родители заплатят выкуп! Выпустите!

Нэн нахмурилась. Под грохот едва державшейся на петлях двери и истошные вопли

Патрика она присела на корточки, прикасаясь по очереди к женщинам, чтобы привлечь внимание и вывести их из ступора.

– Вода, – просила она, – у вас нет случайно воды? Миссис Оуэн плохо.

Одна из пленниц, женщина с тонкими чертами лица и сухой, словно пергаментной кожей, кивнула ей.

– Тут крыша протекает, и немного воды собралось вон в том тазу. Только бери чуть-чуть. Надо оставить детям.

Нэн поблагодарила за помощь. Вынув из кармана носовой платок, она смочила его в мутной лужице на дне таза и вернулась к старухе, обтерев ей лицо и пересохшие губы. Глаза миссис Оуэн были закрыты, и чем еще помочь ей, девушка не знала. Патрик продолжал кричать и биться в дверь. Перепуганные дети плакали, их матери взволнованно перешептывались. Мужчины сидели, склонив головы. Нэн не выдержала. Она вскочила и сильно ткнула кулаком Патрика в бок.

– А ну заткнись! Если бы тебя хотели выпустить, то давно бы это сделали.

Он умолк и круглыми глазами посмотрел на девушку. Нэн снова пожалела о том, что небольшого роста и не может, как следует, врезать ему по физиономии, чтобы заставить опомниться. Она лишь уперлась руками в бока и скрипнула зубами, придавая лицу самое злобное выражение из всех возможных.

В это время послышался плеск.

– Что это? – поднял голову один из мужчин.

– Чем-то поливают стены, – прислушавшись, ответила Нэн, а когда в помещение проник резкий специфический запах, почувствовала, как кровь отхлынула от лица. – Бензин! Они хотят нас поджечь!

Девушка бросилась к стене, растолкав сидящих там женщин, и прижалась носом к доскам, пытаясь сквозь неконопаченые щели разглядеть, что происходит снаружи. Она увидела край фургона, так и стоявшего с распахнутыми дверями. Увидела, как смуглый незнакомец вытаскивает из него ярко-оранжевую канистру и ставит ее на землю, чтобы удобнее было открутить крышку.

Сквозь щели между досками пополз густой дым. Люди отпрянули от стен, сбившись в кучу посередине. Пищали от боли и страха придавленные взрослыми дети, женщины толкались и ругались, пытаясь отвоевать побольше места. Патрик тоже забился куда-то в центр этой кучи-малы, так что можно было разглядеть только его торчащие ноги. Лишь миссис Оуэн, по-прежнему без сознания, осталась на своем месте, да Нэн никак не могла оторваться от щели. Ей не верилось, что это происходит наяву. В горле начало першить от дыма. Девушка отчаянно закашлялась, зажимая рот и нос ладонью. Из ее глаз потекли слезы. Вся сила духа покинула ее. Стоит ли храбриться, если надежды на спасение нет? Никто не поможет им. Никто не спасет. Даже если кто-то и видел, как их увозили, вряд ли найдут прежде, чем от сарая и заключенных в нем останется гора пепла.

Вытирая слезы, девушка продолжала смотреть в щель, словно могла просверлить взглядом дырку в стене и выбраться наружу. Ей не хотелось отводить взгляд и оборачиваться назад, к таким же, как она, жертвам. Лучше отвлечься, не думать.

В поле ее зрения попал блондин. Он остановился, с довольным видом отряхивая ладони, и смотрел на лодочный сарай.

– Горите в аду, ведьмы! – выкрикнул мужчина и рассмеялся.

– 41 –

Дорога от церкви до озера, если идти короткой

тропой, ведущей через небольшой пролесок, занимала примерно полчаса. Отец Киллиан, в основном благодаря постоянной физической работе, которой не пренебрегал никогда, находился в прекрасной форме и был уверен, что преодолеет это расстояние минут за двадцать.

Собираясь в дорогу, он снова облачился в черный костюм с белым воротничком священника и взял с собой молитвенник, предположив, что таким глубоко верующим людям, как те двое мужчин, обязательно захочется преклонить вместе с ним колени. Но отец Киллиан в душе был прагматиком. Он понимал, что заботясь о разуме, нельзя забывать и о теле. Поэтому он свернул в рулон два толстых одеяла, чтобы удобнее было нести подмышкой, и сложил в пакет большой батон хлеба из муки грубого помола, несколько сваренных яиц, мясной пирог и немного овощей.

Ветер трепал его чуть тронутую сединой бородку, когда в прекрасном настроении, по привычке напевая «Пресвятая дева, радуйся», отец Киллиан легкой походкой отправился в путь. Зима подбиралась семимильными шагами, и оставалось только надеяться, что бедняги, выбравшие в качестве приюта его лодочный сарай, одумаются и поменяют его на теплые кровати под крышей дома милосердия. Отец Киллиан не любил, когда люди страдали. Он получал искреннее удовольствие, бескорыстно помогая им, и так же искренне расстраивался, если видел, что ничем помочь не может. На бездомных незнакомцев у него были большие планы по спасению.

Тропинка свернула в самую густую часть пролеска, где иногда можно было встретить зайчиху с выводком, а порой, в затяжные зимы, была опасность наткнуться и на оголодавшего волка. Но кого священник точно не ожидал увидеть, так это вышедшего из-за деревьев молодого мужчину в черном пальто. Когда отец Киллиан сам был помоложе, то тоже был таким высоким и крепким. Мужчина остановился посреди дороги, перегородив священнику путь. Он заложил руки за спину, уверенно расставил ноги и посмотрел вполне дружелюбно. Отец Киллиан тоже остановился, не зная чего ожидать. Священник знал, что брать у него нечего, кроме пакета с едой, но незнакомец был слишком прилично одет для человека, решившегося на преступление ради куска хлеба.

– Мир тебе, добрый человек, – первым заговорил отец Киллиан.

Мужчина слегка ухмыльнулся, но его взгляд оставался серьезным.

– И вам не хворать, преподобный.

– У вас ко мне какое-то дело? Если нет, то разрешите пройти, двое несчастных ждут свой ужин.

Отец Киллиан продемонстрировал пакет и двинулся было дальше, но мужчина по-прежнему не давал ему пройти.

– На самом деле, мне очень нужна ваша помощь, преподобный. Хотя вы наверняка откажете в ней такому, как я, и мне придется заставить вас силой. Что ж, насилие – это то, к чему я давно привык. Чего не скажешь о вас. Поэтому подумайте хорошо.

– Такому, как вы? – насторожился священник, услышав горечь в голосе собеседника. Он внимательно оглядел мужчину с головы до ног. – Не припомню вас среди прихожан. Но, тем не менее, двери моей церкви всегда открыты для каждой заблудшей души.

Мужчина чуть склонил голову набок.

– И много ведьм к вам ходят?

Отец Киллиан почувствовал, как кровь прилила к его щекам. Впервые кто-то, проклятый в глазах церкви, так открыто признавался ему в своей природе. Обычно ведьмы молча обходили его стороной, опустив глаза. Впрочем, отец Киллиан тоже не трогал их. Не клеймил позором на проповедях, не отгораживался святым крестом, встретив на улице, как это делали его духовные братья. Большая половина городского населения состояла из ведьм. Стоило ли сеять рознь, по доброй воле забравшись в их обитель? Ему хватало спасения остальных чистых душ.