Память сердца
Шрифт:
– Вот! На лесозаготовки!..
Пошумели, повоспитывали:
– А у нас пил и в колхозе-то нет! Да и где их набраться для вас – для кажного! По дворам, что ли, собирать? А кто даст? Топоры в деревне самим нужны и кажный день…
Словом, и стыдили, и насмехались, и угрожали обратно отправить. Потом достали из-под лавки старую пилу двуручную – без деревянных вставок, из сеней занесли еще одну: сказать, всего на пиле три-четыре зубца, – ничего не сказать! Прикиньте сами, сколько может быть зубцов в выброшенной пиле! Мы ее, конечно,
В общем, нас запросто выставили:
– Идите работать, ситца даром не дадут!..
У саней нас встретили девчонки:
– Пилы дали?
Ира серьезно ответила:
– Не видишь что ли?.. Дали! По одной щеке…
Зина подхватила:
– На месте дадут по другой, если подставишь! Едемте, девчонки, трудиться на благо райисполкома Пачелмского!
– И колхоза родного Кашавского…
Обоз из трех саней, набитый озорными девчатами, задиристо пропел частушку под окнами правления:
Высоко ворон летает,
Крылом небо достает,
Милый ситца обещает,
Топор, пилы не дает, —
…и тронулся рубить лес, продолжая подтрунивать над горе-организаторами:
Милый ситца обещает,
Топор, пилы не дает!
Ой ты, речка белая,
Что война наделала!..
На место прибыли не скоро. Пока нашли десятника, прошло минут тридцать. Десятник шел к нам, покачиваясь и жестикулируя, будто оправдываясь или доказывая нашу неправоту. В длинных валенках выше колен, в собачьей шапке-ушанке, а за солдатским ремнем заткнута рукавица меховая – одна.
– Я, Михал Михалыч, десятник. Вот ваша делянка: вон от той ели – ее рубить не надо, это оринтир! – вон до той березки. Можно и дальше рубить, но березку ни-ни – оринтир.
Девчонки загалдели:
– Михал Михалыч, а нам в правлении сказали, что вы дадите нам пилы!..
– Пилы я вам не дам! А вот выполните план, за месяц получите ситца, сахара, мыла – это в «ри-исполкоме» обещали.
– А вы, дядь Миш, поможете нам с пилами, топорами? А то как же норма?!
Он долго пытался что-то вспомнить, наверняка не относящееся к вопросу. Потом, вроде, одумался и сообразил:
– Норму надо выполнять! Это закон! Пить – ни-ни… Вы, небось, самогону привезли?
– Мы уж все вчера выпили! – плутовато подсказала Зина.
Десятник оглянул всех, хотел понять, кто сказал. Но, потеряв мысль, обратился ко мне:
– Вот ваша работа, – он взмахом руки показал на кучи сложенных дров. – Такие швырки должны заготовить за смену восемь.
– А смена сколько часов? – спросила одна из девчонок.
– Смена сколь часов?.. С восьми до темноты. Кто желает, может работать и позже. Но мы не приветствуем: потому – непродуктивно. Все. Бог в помочь. Пить – ни-ни… Я иду дальше. Меня зовут Михал Михалыч, десятник; ежели что – спросите. Все знают…
Мы поглядели вокруг, наметили осинку толщиной с горшок средний и, меняя друг друга, спилили, наполовину срубив.
Какие сучья видны были, мы обрубили. Из заготовленного швырка взяли самый тонкий ствол – полегче. Отмерили длину и начали пилить «двумя зубцами» – то, что было в снегу…
К обеду мы смогли своим «оборудованием» сложить в снегу один ряд – по ширине метр и по длине два. Только один ряд! Поняли: чтобы заготовить швырок высотой в метр, нам нужно, сменяя друг друга, работать месяц!
Девчонка рыжая, которая все время молчала, по-моему, к ней вчера лег Касим, тоненько заливисто пропела:
Положу кольцо на камень,
Сама пойду в монастырь!
Ты гуляй, гуляй, колечко,
По ребятам холостым…
Катя на снегу написала цифру восемь, умножила на триста шестьдесят пять дней и сказала, округлив глаза:
– Девчонки, при наших активных стараниях мы отсюда не выедем до начала и даже до конца третьей мировой, не дай бог, конечно, такой войны!
– Надо постараться перестараться! – перечеркнув все написанное на снегу, озадачила всех Рита. – Надо у старушки заказать ведро самогонки, напоить Мих-Миха, – и айда домой, пока только «вторая» идет, и мальчики с нами. Мы их не оставим в беде. Они же… наши!
Ната, что лежала в первый день на печке, подала рассудительный голос:
– С мальчиками надо разобраться…
– Да! Да! – подхватили голоса. – А то они отмалчиваются! Да…
– Что будем делать, Володь? – спросила Катя.
– Если о работе, то самогонкой не обойтись! – я-то уж точно должен был держаться солидно – начальник же! – Не в Мих-Михе дело…
Вторая девчонка, ночевавшая на печке, заявила:
– Я никогда не пила самогонку!
Все дружно загалдели:
– А кто пил?
Я решил обнародовать свой план. Мне казалось, что идея моя – гениальна:
– Из тех швырков, во-он, что лежат в отдалении, по два человека таскаем сюда, уже готовые… – От волнения у меня даже голос осип. Но девчонки перестали галдеть, все как одна уставившись на меня.
– И накладываем на свой, начатый. Заполняем швырок до метра в высоту, а сверху накрываем ряд из своих – свежевыпиленных. Посмотрим, что у нас получится… – Что тут началось! Мои подчиненные запрыгали, завизжали от восторга. Все поддержали.
До вечера мы закончили свой швырок и начали новый – до половины. Подошел к нам десятник, высказал неудовольствие:
– Это все?! А норма?
Девчонки, как одна, возмутились:
– Михал Михалыч, вы же видите, какими пилами работаем! Все, кто проходит, удивляются. Нас переманивают к другому десятнику. А мы от вас не хотим уходить!..
– Ну ладно, но чтоб завтра заготовить три швырка!..
– Попробуем четыре! – хохотнула Зина. – Как, девочки?
– Конечно, конечно! Как говорит бабка: «Ка-а-нешна!.. Осилим…»