Память
Шрифт:
– Нет, зато она абсолютно честна. И она владеет этим особым умением – заставлять самые невероятные вещи казаться совершенно осязаемыми; во всяком случае, на то время, пока говорит о них. Люди в конечном итоге с ней соглашаются, а потом целый месяц удивляются, как же это случилось. Как бы то ни было, я исполнила все надлежащие формальности и обязанности свахи Грегора.
– Так … состоится женитьба Грегора или нет?
– О, конечно, состоится! Но есть разница между вещами, сделанными с трудом и выполненными безукоризненно. Существует немалое напряжение, которое мне не удалось ослабить. А я не намерена оставлять в подвешенном состоянии то, с чем могу справиться. И наградой мне станет добрая воля обеих сторон. – Она свирепо нахмурилась. – Кстати, о доброй воле или
– Гарош? – рискнул угадать Майлз.
– Да, вот именно. Видно, что этот тип – не фор. Майлз, ты можешь что-нибудь сделать?
– Я? Это не в моей власти.
– Но ты же работал с этими, этими… этими людьми много лет! Предполагается, что ты должен их понимать.
«СБ – это я», – сказал он однажды Элли Куинн. Тогда он был крайне горд отождествить себя с этой могущественной организацией, будто бы они слились, образовав нечто вроде киборга высшего порядка. Что ж, теперь его ампутировали, а СБ, похоже, ковыляет себе дальше с совершеннейшим безразличием к этому факту. – Я больше с ними не работаю. А если бы и работал, то я пока лишь скромный лейтенант. Лейтенанты не отдают приказов генералам, даже лейтенанты-форы. Меня Гарош меня тоже не пустил. Думаю, тебе нужно поговорить с Грегором.
– Только что говорила. Он отозвался по этому вопросу раздражающе туманно.
– Может, он не хочет доставить тебе боль. Я так понял, что состояние рассудка Иллиана сейчас весьма тревожное – он не узнает людей, ну и так далее.
– А как он может кого-то узнавать, если к нему не допускают никого, кого он знает?
– Хм-м. Отлично подмечено. Слушай, я вовсе не намереваюсь защищать перед тобой Гароша, он и меня самого здорово раздражает.
– Видимо, раздражает недостаточно, – отрезала леди Элис. – У этого Гароша и вправду хватило наглости заявить мне – мне! – что это зрелище не для дам. А я поинтересовалась у него, что он делал во время мятежа Фордариана. – Ее голос сошел на нет, превратившись в шипение сквозь зубы – ухо Майлза могло обмануться, но ему показалось, что он различил сдавленное казарменное ругательство. – Насколько я понимаю, Грегор учитывает возможную перспективу своей длительной работы с Гарошем. Естественно, он не выразил это именно такими словами, но из всего я поняла: Гарош убедил Грегора, что, мол, его статус и.о. начальника СБ слишком недавний и хрупкий, ему не выдержать вмешательства столь опасно неправомочной личности – да еще и женского пола, – как я. Саймон никогда не испытывал подобных опасений. Как бы я хотела, чтобы здесь оказалась Корделия! Она всегда гораздо лучше меня разделывалась с этой чушью насчет мужского превосходства.
– Если так можно сказать, – заметил Майлз, вспомнив о судьбе, настигшей Фордариана от руки его матери. Но леди Элис совершенно права: Иллиан всегда вел себя с ней как с ценным, хоть и особенным, членом той команды, на которую опирался Грегор. Новый и более профессиональный подход Гароша должен был оказаться для нее некоторым шоком. Помолчав, Майлз продолжил: – У Гароша прекрасная позиция для убеждения Грегора. Он полностью контролирует поток информации, поступающей императору. – Хоть это и нельзя назвать изменением обычного хода вещей; таким способом оно делалось всегда, однако когда шлюзом заведовал Иллиан, Майлза сей факт почему-то никогда не беспокоил.
Темные брови Элис дрогнули, но вслух она не произнесла ничего. Под ее хмурым, изучающим взглядом молчание стало еще… ощутимее.
Чтобы разрушить неловкость, вызванную его неосторожными словами, Майлз легкомысленно предложил: – Ты можешь устроить забастовку. Никакой свадьбы, пока Грегор не выкрутит Гарошу руки так, как ты хочешь.
– Если ничего ощутимого не будет сделано, причем сделано скоро, то я могу поступить и так.
– Я пошутил, – торопливо произнес Майлз.
– А я нет. – Коротко кивнув, она отключила комм.
На следующий день только-только рассвело, когда Мартин принялся будить Майлза, осторожно
– В такой жуткий час? – Майлз потер онемевшее со сна лицо и зевнул. – Кто?
– Сказал, его зовут лейтенант Форберг. Наверное, снова один из этих ваших знакомцев из СБ.
– Форберг? – моргнул Майлз. – Здесь? Сейчас? Зачем?
– Он хочет с вами поговорить, так что, по-моему, лучше вам у него и спросить.
– Верно, Мартин. Гм… надеюсь, ты не оставил его стоять на пороге?
– Нет, я его отвел в большую комнату внизу, в восточном крыле.
– Во Вторую приемную. Прекрасно. Скажи ему, что я спущусь буквально через минуту. Приготовь кофе. Принеси на подносе с двумя чашками и всем, что полагается. Если на кухне осталось что-то из пирожных или хлебцев, которые делает твоя мама, сунь их в какую-нибудь корзинку и принеси тоже, ладно? Вот и отлично.
Подстегиваемый любопытством, Майлз натянул на себя первые же подвернувшиеся под руку рубашку и брюки, босиком прошлепал два пролета вниз по винтообразной парадной лестнице, свернул налево по коридору и миновал три комнаты, пока не оказался во Второй приемной. Ради гостя Мартин снял с одного из кресел чехол, который тут же и оставил лежать на полу белой кучей. Солнечные лучи пробивались сквозь тяжелые гардины, делая полумрак в той части комнаты, где сидел Форберг, как-то еще гуще. На лейтенанте был повседневный зеленый мундир, но лицо его казалось серым от пробивающейся легкой щетины. Он кинул на Майлза хмурый и усталый взгляд.
– Доброе утро, Форберг, – произнес Майлз с осторожной вежливостью. – Что привело вас сегодня в особняк Форкосиганов в столь ранний час?
– Для меня уже конец дня, – ответил Форберг. – Я только что вышел с ночного дежурства. – Брови его сошлись к переносице.
– Вам подыскали занятие, а?
– Да. Я командую ночным караулом внутренней охраны в клинике.
Майлз сел прямо на застеленное кресло, внезапно проснувшись безо всякого кофе. Форберг – один из сторожей Иллиана? Ну конечно, как курьер он уже обладает такого рода допуском, какой здесь требуется. Он ничем не занят, годен лишь к легкому физическому или даже умственному труду. И… в штаб-квартире он чужак. Никаких близких старых друзей, с которыми можно было бы посплетничать. Майлз постарался сохранить ровный, неопределенный тон: – Да? И в чем дело?
Голос Форберга сделался напряженным, почти гневным. – Думаю, с вашей стороны это неприлично, Форкосиган. Почти что мелочно, учитывая все обстоятельства. Иллиан многие годы был человеком вашего отца. Я передавал сообщение как минимум четыре раза. Почему вы не пришли?
Майлз замер: – Прошу прощения? По-моему, я упустил первую половину… чего-то. Что, э-э… не могли бы вы рассказать мне в точности, о чем мы сейчас говорим? Как давно вы несете эту службу?
– С самой первой ночи, когда его доставили. Просто жутко глядеть. Когда он не под успокоительными, то что-то бормочет. А когда ему дают лекарства, если он снова делается буйным, он тоже бормочет, только невозможно разобрать, что именно. Медики держат его привязанным почти все время. Такое впечатление, словно он мысленно бродит по прошлому, но периодически каждый раз проходя через настоящее. А когда это происходит, он требует вас. В первый раз я подумал, что он хочет видеть графа, вашего отца, – но это определенно вы. «Майлз», говорит он, и еще «Приведите сюда этого глупого мальчишку», и «Вы еще не нашли его, Форберг? Непохоже, чтобы вы с кем-то перепутали это гиперактивное маленькое дерьмецо». Прошу прощения, – запоздало добавил Форберг. – именно так он говорит.
– Узнаю его стиль, – прошептал Майлз. Он прочистил горло, и голос его сделался тверже. – Извините. Просто я впервые об этом слышу.
– Не может быть. Я фиксировал это в моих ночных докладах, уже четыре или пять ночей подряд.
Грегор не забыл бы передать ему эти слова. Грегор о них и не подозревал. Обрыв произошел где-то в цепочке командования Форберга. «И мы выясним, где. О да, выясним.» – Какого рода лечению или исследованиям он подвергается?
– Не знаю. В мое дежурство ничего не происходит.