Пан Володыевский
Шрифт:
Потом раздался звук барабанов, труб и дудок — сигнал к привалу. Хотя войска шли медленно, со всеми удобствами, но падишах хотел дать им хорошенько отдохнуть после продолжительного пути из Адрианополя. Сам совершил омовение в прозрачном ручье, протекавшем недалеко от города, и уехал в хотимский дворец, а на полях для войска стали разбивать палатки, которые вскоре словно снегом покрыли окрестность. День был прекрасный, солнце клонилось к закату. По окончании последних вечерних молитв весь лагерь предался отдыху. Загорелись тысячи и сотни тысяч огней, и на их мерцание с тревогой смотрели с противоположного замка в Жванце. Костры горели на таком огромном пространстве, что польские солдаты, которые ходили на разведку, отдавая отчет в том, что видели, говорили, что «вся Молдавия занята кострами». Но по мере того как светлый месяц
На следующее утро, чуть рассвело, султан отрядил янычар, татар и липков, поручив им перейти через мост и занять Жванец, и город, и замок. Храбрый пан Иероним Ланцкоронский не стал ждать неприятеля за стенами крепости, а с сорока татарами, восемьюдесятью киянами и одним собственным полком ударил на янычар во время переправы и, невзирая на густой ружейный огонь, так смял эту превосходную пехоту, что она рассыпалась и стала отступать в воду. Между тем чамбул с помощью липков переправился через Днестр и ворвался в город. Дым и крики указали храброму пану подкоморию, что город уже в руках неприятеля, и он тотчас же приказал отступать от переправы, чтобы прийти на помощь несчастным жителям. Пешие янычары не могли преследовать, а он во весь опор помчался на помощь. Он уже был почти у города, как вдруг его придворные татары перешли на сторону неприятеля. Наступила крайне опасная минута. Чамбул и липки, предполагая, что измена татар произвела замешательство среди поляков, со страшной силой ударили на пана подкомория. К счастью, кияне, воодушевленные примером вождя, дали сильный отпор, а полк подкомория вскоре сломил неприятеля, который, впрочем, и не мог устоять против регулярной польской конницы. Земля около моста покрылась трупами татар, особенно липков: как более стойкие, по сравнению с ордынцами, они дольше выдержали на поле сражения. Немало было вырезано липков и на улицах местечка; тогда пан Ланцкоронский, увидав, что со стороны реки приближаются янычары, скрылся за стену крепости, послав в Каменец гонца за подкреплением.
Падишах не собирался даже в первый же день овладевать Жванской крепостью, основательно предполагая, что ею овладеет сразу при общей переправе войск через реку. Он хотел только занять город и, думая, что высланных им отрядов совершенно достаточно, не посылал больше ни янычар, ни ордынцев. Янычары, которые переправились уже через реку, после отступления пана подкомория заняли опять город, но не сжигали его, надеясь в будущем найти в нем убежище и для себя и для других отрядов, но зато стали хозяйничать в нем с саблями и кинжалами в руках. Они не щадили ни женщин, ни мужчин, ни детей и убивали всех топорами; татары занялись грабежом.
Вдруг с крепостной башни было замечено, что со стороны Каменца приближается какая-то конница. Услыхав об этом, пан Ланцкоронский сам взошел на башню в сопровождении нескольких офицеров; внимательно и долго смотрел он в подзорную трубу и наконец сказал:
— Это легкая конница из хрептиевского гарнизона, с которой пан Васильковский ходил к Гринчику. По всей вероятности, его самого теперь послали к нам на помощь.
И он опять стал смотреть.
— Вижу волонтеров, — вероятно, пан Гумецкий.
Минуту спустя он прибавил:
— Слава богу! Там и сам Володыевский. Я вижу его драгун. Мосци-панове, сделаем мы вылазку и с божьей помощью прогоним неприятеля не только из города, но даже за реку.
Сказав это, он стремглав бросился вниз, чтобы собрать киян и свой полк. Между тем в городе татары первые заметили приближавшиеся отряды и с пронзительным криком «Алла!» стали выстраиваться. По всем улицам послышались звуки барабана; янычары построились в ряды с такой быстротой, на какую не была способна почти ни одна пехота в мире.
Чамбул помчался, как вихрь, за город и бросился на легкоконный отряд. Чамбул этот, не считая липков, которых сильно потрепал пан Ланцкоронский, был втрое многочисленнее Жванского гарнизона и приближавшегося отряда, а потому татары без колебания напали на пана Васильковского. Но пан Васильковский, неустрашимый юноша, который жадно бросался на всякие опасные предприятия, приказал людям пустить лошадей вскачь и, нисколько не задумываясь о численности неприятеля, летел на него, как ураган. Такая отвага смутила
Пан Васильковский, не зная ничего о янычарах, которые построились в ряды по другую сторону местечка, погнался стремглав со своими людьми за татарами, или, вернее, за половиной чамбула, догнал их вскоре и стал рубить тех, у которых лошади были похуже и которые не могли спастись бегством. Тогда другая половина чамбула вернулась и намеревалась окружить его, но в эту минуту налетели добровольцы и подоспел пан подкоморий с киянами.
Татары, сжатые с разных сторон, в одно мгновение рассеялись как пыль; и вот началась погоня то массой, то врассыпную; земля устилалась трупами татар, которые падали один за другим, особенно от руки Васильковского: в пылу битвы он один бросался на целые толпы неприятеля, как сокол налетает на стаю подорожников или воробьев. Но пан Володыевский, воин дальновидный и спокойный, сдерживал своих драгун. Как охотник сдерживает горячих псов, держа их на привязи, и выпускает их только тогда, когда увидит сверкающие глаза и белые клыки страшного кабана, так и маленький рыцарь, пренебрегая трусливой ордой, смотрел, нет ли за нею спагов, янычар или какого-нибудь другого отборного войска.
Вдруг перед ним появился пан Иероним Ланцкоронский со своими киянами.
— Благодетель! Янычары стоят у реки, прижмем-ка их! — воскликнул он. Володыевский вынул рапиру из ножен и скомандовал:
— Вперед!
Драгуны подтянули поводья, чтобы вернее управлять лошадьми, потом наклонились слегка и дружно двинулись вперед. Они шли сначала рысью, потом вскачь, но все еще не пуская лошадей во весь опор. Только, миновав дома у реки с восточной стороны, они заметили белые шапки янычар и увидели, что им придется иметь дело уже с регулярными войсками.
— Бей! — крикнул Володыевский.
Лошади вытянулись так, что почти касались брюхом земли и взрывали копытами комья затверделой почвы.
Янычары, не зная, какая сила идет на помощь Жванцу, действительно направлялись к реке. Один отряд, человек в двести, был уже у реки, и первые его ряды садились на плоты; другой, не меньший по численности, в полном порядке шел за ним; увидав несущуюся конницу, янычары остановились и мгновенно повернулись фронтом к неприятелю. Ружья мелькнули у них в руках, и раздался стройный залп. Вдобавок неустрашимые воины, рассчитывая, что товарищи, оставшиеся на берегу, поддержат их огнем, не только не рассыпались после выстрела, но с громкими криками бросились вперед и бешено набросились с саблями на конницу. Это было безрассудство, на которое способны были только янычары, но они за него дорого поплатились: конница не могла, если бы даже и хотела, удержать лошадей, обрушилась на них, как гром, и, смяв в одно мгновение янычар, стала раздавать смертельные удары.
Под силой натиска легли первые ряды, как колосья под вихрем. Правда, многие падали только от напора и, вскочив, бросались врассыпную к реке, откуда другой отряд давал залп за залпом, прицеливаясь высоко, чтобы поражать драгун над головами своих. В рядах янычар, стоявших у паромов, было заметно минутное колебание: садиться ли им на паромы или по примеру первого отряда ударить на конницу? Но вид бегущей толпы, на которую напирала лошадьми конница и которую она рубила с каким-то бешенством, удержал их от этого последнего шага. По временам эта толпа, когда на нее слишком напирала конница, поворачивалась вдруг и в отчаянии начинала огрызаться, как огрызается дикий зверь, когда видит, что для него нет спасения. Стоявшие на берегу янычары могли видеть, как на ладони, что в рукопашной борьбе с такой конницей им устоять невозможно — так она неотразима. Защищавшихся янычар рубили с такой ловкостью и быстротой, что немыслимо было уследить глазом за движениями сабель. Как бывает в зажиточном хозяйстве, когда работники молотят хорошо высушенный горох, и от их сильных ударов дрожит все гумно, и вылущенные зерна отскакивают во все стороны, так и от звона сабель гремело все прибрежье, а кучки янычар, убиваемых без пощады, рассеивались во все стороны.