Паpоль не нужен
Шрифт:
Исаев закурил, вытянулся в кресле, хмыкнул.
– Что вы?– удивился Ванюшин.
– Ничего. Вспомнил одного приятеля. Он как-то здорово сказал: <Я плохой друг, но зато я великолепный враг>.
– Почем продаете афоризм?
– Хотите - подарю.
– К чему только вы это?
– Бог его знает. Память не подвластна разуму. Во всяком случае, мы еще не смогли найти тех центров, которые ее контролируют.
– Порой вы производите на меня странное впечатление.
– Именно?
– Мне кажется, что вы утомлены какой-то затаенной болезнью. Иногда
– Вероятно.
– Отчего так?
– Думаю, Николай Иванович. Просто оттого, что думаю. Знаете, почему злюсь? Потому что я пришел к выводу, что нигде так ни хорошо ошибающимся, как у нас. У нас заботятся об ошибающихся, им помогают, о них пекутся. И порой мне становится завидно. Вот вам разве не хочется поошибаться? Ну хоть самую малость...
– Еще как...
– Так что же?
– Всем можно ошибаться, только вот прессе в наши дни ошибаться нельзя. Курс должен быть точным. Либо - либо. Тут надо трезво рассуждать, без ошибок. Мне неприятен большевизм с его утилитарностью и тупой верой в свою истинность и непогрешимость. Я понял, как можно с ним бороться, потому что к любому явлению я отношусь непредвзято. Я изучил их, я их понял.
– Как же надо с ними драться?
– Очень просто. Чтобы помешать хорошему делу, которое они затевают, надо начать это их новое дело хвалить. Они все время жонглируют словами Бебеля: <Почему тебя хвалят враги, старый Бебель, подумай, какую глупость ты совершил>. Они ведь наивные враги христианства. На самом-то деле они большие христиане, чем папа римский, потому что у них все зиждется на вере, привнесенной вождями, их пророками. Вот вы заметили, как я восторгаюсь в редакционных статьях введением нэпа? Уверяю вас, кое-кто у них звонит: <Если злейший враг Советов Ванюшин хвалит нэп, надо разобраться, в чем тут дело!> Поверьте мне - не сейчас, так через год, два, но они все равно схватятся за голову. А глупости, которые они весьма часто у себя делают, я браню. И они думают; <Если бешеный пес международного капитала Ванюшин пугает нас, значит, мы на правильном пути!>
– Занятно...
– Это истинно, Максим, это безошибочно...
– Пошли побродим, Николай Иванович?
– Может быть, что-нибудь все же придет из Америки. Идите, дружище, спасибо вам за ночь.
– А ерунда. Мне очень интересно с вами, хотя я ваш противник.
– В чем?
– В системе мышления.
– Все это суета сует и зряшняя суета - иногда думается мне. И так мне становится скучно, Максим, что страшно смотреть вокруг себя.
Исаев засмеялся, пристально и тяжело глядя на Ванюшина.
– Что вы?
– А так... Просто мне иногда кажется, что вы в конце концов пошлете все к черту и уедете в Москву.
– Куда?!
– В Москву. К вашим красным приятелям.
– Идите-ка лучше прогуляйтесь, Максим.
– Всего хорошего, шеф.
– До свидания, милый. Спасибо.
Когда Исаев вернулся домой, там сидел Чен.
– Максим, - шепотом сказал он, - я не мог ждать дня нашей встречи в баре, потому что в порт пришли три японских парохода со снарядами и патронами. Там же танки и тридцать новеньких орудий. Завтра это все должно
– Когда начинается разгрузка?
– Сегодня днем. С палубы - прямо в вагоны.
– Хорошо. Встретимся у порта в двенадцать. Повяжи самый модный галстук, я буду с дамой.
КВЖД. ПОЕЗД ДАЙРЕН - ЧИТА
_____________________________________________________________________
Раскачиваясь на ходу, несся состав по желтой ночной равнине. Голая, как блюдце, земля лежала вокруг. Только иногда серую жижу ночи прорежет черная тень дерева - с расплющенной кроной, изогнутая, сучкастая, словно злая колдунья в детских рисунках, и снова непроглядность окрест и безлюдье.
Блюхер стоял у окна и смотрел на проносящуюся мимо однообразную и унылую землю, мурлыкал тихую песню и внимательно слушал, что выбивало на стыках. Это у него было с детства: он всегда напряженно прислушивался к бормотанию колес на стыках. Вдруг услыхал глухой взрыв. Потянуло паленым.
Блюхер, не оборачиваясь, спросил:
– Что там такое?
– Непонятно, товарищ министр.
– Останавливаемся, - сказал Блюхер.– Посмотрите по расписанию, какая станция, да, пожалуй, поужинаем и спать.
– Товарищ министр, - ответили ему из темноты купе, - тут никакой станции по расписанию не предусмотрено.
Блюхер рванул на себя стекло. Заскрипев, оно подалось, опустилось вниз - будто ухнуло в прорубь. Главком высунулся по пояс и увидел далеко впереди два красных глаза: это уходил поезд к Чите. А их классный вагон, повизгивая колесами по белым, заиндевелым рельсам, медленно катился под гору. Потом остановился. Стало тихо-тихо - и в вагоне, и вокруг него. Только ветер налетал порывами - свистнет, покружит и ляжет на землю, будто котенок, который играет сам с собой.
– Сколько у нас патронов?– спросил Блюхер.
– К пулемету три ленты.
– Все?
– И еще по барабану к револьверам.
– Не густо.
– Так ведь охранная грамота от японцев...
Блюхер оглянулся. Всего с ним ехало пять человек: проводники, порученец и два охранника, присланные из Читы с вагоном.
– Дрянь дело, - сказал Василий Константинович.– Лампы потушите.
Лампы, захлопав синими язычками, потухли. Стало непроглядно темно.
– Хорошо, луны нет, - сказал Блюхер, - а то мы просто как мишень.
Он набросил пальто и, открыв дверь вагона, спрыгнул на промерзшую землю. Низкие облака неслись над землей - клочковато и зримо. Далеко на юге, там, где поднялась луна, тускло белело, словно за облаками был спрятан фонарь с плохим фитилем.
Блюхер обошел вагон. Вторая колея уходила вдаль двумя белыми паутинками.
– Ну-ка, расписание поглядите, - попросил Блюхер, - когда встречный поезд должен идти?
– Через полтора часа.
– Полтора, говорите? Тогда еще, может, выцарапаемся. Давайте с пулеметами вниз, займем круговую оборону. Папки с документами положите рядом с керосином: если белых будет много и долго не удержимся - жгите. Лом у нас есть?