Para Bellum
Шрифт:
– А нужно ли это, Иосиф? Во-первых, дел невпроворот. Во-вторых, что такого особенного в ней, в этой Ленке? Совсем не красавица. Знавал Вождь дам и получше. Правда, девочка искренняя, обаятельная, иногда просто прелесть. И улыбка замечательная. Тем более что товарищ Сталин вообще отвык от того, чтобы кто-то в его присутствии скалил зубы. Но… Стоит ли ссориться с Марковым, от которого сейчас многое зависит, из-за соплячки, пусть даже с замечательной улыбкой?
Второе я, Иосиф, сегодня что-то был молчаливым. Такое случалось. Как правило, когда он понимал, что на самом деле Вождь всё уже взвесил, измерил и нашёл легковесным, серьёзного внимания не стоящим. И он, Иосиф, даже знал, что на самом деле такое решение предопределило. В отличие от Маркова, выпускник духовной академии
Как всякий профессиональный священник, Сталин в Бога не верил. Во всяком случае, в того, о котором провозглашали с амвона. Но слова «И было это дело зло в очах Господа» звучали в мозгу и не отпускали. Странно, когда даже хорошо знакомых и близких соратников он отдавал то Ягоде, то Ежову, ни разу не задумался, было ли это грехом. То есть, конечно, было, но ведь для конечного блага, для укрепления доверенной ему страны. В Древней Грузии, когда строили бастион, замуровывали в стену молодого воина или юную деву. Чтобы нерушимой оказалась преграда на пути врага. А тут речь шла о баловстве, о прихоти стареющего мужчины. Захотелось телом погреться о молоденькую попку, а душой о молоденькую душу.
И Хозяин решил: да не трону я эту девку, пусть мой персональный Урия Хеттеянин возрадуется. Я прав, Иосиф? И Иосиф, отводя глаза в сторону, сказал: «Да. Ты, как всегда, прав, Вождь».
Совещание по бомбе, о которой говорил Лаврентий, прошло в закрытом режиме. Присутствовали Председатель Совета Народных Комиссаров Сталин, заместитель Председателя, он же докладчик Берия, глава Правительства, он же министр инодел Молотов, нарком обороны Тимошенко, начальник Генштаба Жуков. Протокол не вёлся, делать какие-либо записи было запрещено, люди Меркулова (уже не Берии) тщательно осмотрели кабинет в поисках подслушивающих устройств. Всё-таки они все дураки – откуда в кабинете Хозяина могут взяться микрофоны? Если бы нашли хоть один, это значило бы, что НКГБ работает из рук вон плохо. Вместе с Власиком. Со всеми отсюда проистекающими последствиями что для руководителя госбезопасности, что для начальника охраны.
Научным консультантом пригласили Игоря Курчатова из физико-технического института. Молодой, губастый, с копной чёрных волос, в плохо сшитом сером костюме, учёный сразу не понравился Вождю. Хуже всего было то, что сопляк явно не ощущал ни благодарности за то, что его допустили туда, где принимались решения, влияющие на судьбу мира, ни трепета от того, что оказался в святая святых. Он вертел головой, стараясь получше рассмотреть людей, которых раньше видел только на портретах. Постоянно улыбался, как ребёнок, которому посулили подарок. Но умники из Академии наук сказали, что этот губошлёп – лучший. Иосиф Виссарионович громко хмыкнул, взял в руки трубку и принялся набивать её табаком, ломая над пепельницей папиросы из зелёной пачки. Это был сигнал к началу совещания. Все притихли, даже губошлёп перестал вертеться.
Сталин вздохнул, положил снаряжённую трубку в пепельницу и негромко произнёс:
– Зачем мы собрались, все знают. Не будем терять время. Приступайте, товарищ Берия, говорите, что вы хотели нам сообщить.
Лаврентий Павлович не спеша встал, снял и протёр пенсне, снова водрузил его на место. «Паузу держит, – насмешливо подумал вождь. – мхатовец».
– В декабре 1938 года немецкий химик Отто Хан подверг нейтронной бомбардировке тяжёлый металл уран, в состав каждого атомного ядра которого входят 92 протона, и открыл, что ядра урана распадаются, замещаясь при этом ядрами двух других химических элементов – бария и криптона. Если освобождённые нейтроны смогут привести к распаду других ядер урана, которые, в свою очередь, отдадут больше энергии и больше нейтронов, то произойдёт цепная реакция, – заговорил зампредсовнаркома занудным лекторским тоном. – Выражаясь совсем просто, нейтроны выбивают с орбиты вокруг атомного ядра другие нейтроны, те, в свою очередь,
– Барий, криптон, – желчно проговорил про себя Хозяин. – Ближе к делу, товарищ инженэр… – Может быть, раздражение было вызвано тем, что ужасно хотелось курить, а Вовси табак вовсе запретил. Иосиф Виссарионович вздохнул, взял в руки трубку и принялся её разглядывать.
– Прав был Владимир Ильич, когда писал, что электрон так же неисчерпаем, как атом, – глубокомысленно вставил Молотов.
Вождь заметил, как по лицу губастого скользнула ироническая ухмылка. Правильно, какого… ты, Вячеслав, суёшься со своим Ильичем, хочешь показаться самым умным?
– 24 апреля 1939 года в высшие военные инстанции Германии поступило письмо профессора Гамбургского университета Пауля Хартека, в котором указывалось на принципиальную возможность создания нового вида высокоэффективного взрывчатого вещества, – продолжал бубнить Берия. Однако теперь речь шла о чем-то реальном, и Сталин стал слушать внимательно. – В нём говорилось: «Та страна, которая первой сумеет практически овладеть достижениями ядерной физики, приобретёт абсолютное превосходство над другими». Письмо Хартека было передано физику Курту Дибнеру из научного отдела Управления армейских вооружений. Дибнера освободили от выполнения всех побочных работ и поручили ему заниматься только вопросами ядерной физики, создав для этого специальное отделение. 26 сентября 1939 года Управление для рассмотрения вопроса о способах создания ядерного оружия собрало специалистов-физиков Пауля Гартека, Ганса Вильгельма Гейгера, Вальтера Боте, Курта Дибнера, а также Карла-Фридриха фон Вайцзеккера и Вернера Гейзенберга. На совещании было принято решение засекретить все работы, имеющие прямое или косвенное отношение к урановой проблеме. Программа получила название «Урановый проект», по-немецки Uranprojekt Kernwaffenprojekt. Общий контроль над всеми научно-исследовательскими, политическими и материальными направлениями развития германского атомного проекта осуществлял главнокомандующий сухопутных войск рейха генерал-фельдмаршал Браухич.
«Так, – медленно, чтобы не пороть горячки, рассуждал Вождь. – Особое отделение в Управлении вооружений. Контроль возложен на Браухича. Похоже, немцы к этой цепной реакции отнеслись всерьёз. Если, конечно, это не дезинформация. Что такое цепной пёс, знаю. Что это за цепная реакция, не понял. Пока. Надо будет, разберусь. Товарищ Сталин и не с такими вопросами разбирался».
– Послушайте, товарищ Берия, разъясните всё-таки, как из этого урана-криптона получается бомба, – остановил докладчика Сталин. – И какой она может обладать мощностью?
– По данным нашей разведки, разработанная немцами атомная бомба называется «Zerlegungsbombe» («распадающаяся бомба»). В ней используется так называемая «имплозионная» схема, в которой пористая сфера из высокообогащённого урана-235, массой около 5 килограммов, пропитанная дейтеридом лития-6, подвергается мощному обжатию при помощи взрыва специального химического заряда из пористого тротила, пропитанного жидким кислородом. Это в два с половиной раза мощнее, чем литой или гранулированный прессованный тротил. Масса химического взрывчатого вещества, использовавшегося в германских атомных бомбах, по сведениям источников, составляла около 1 тонны.
Жуков переглянулся с Шапошниковым и пожал плечами. «Тоже мне невидаль, тонная бомба, – было написано на лице министра. – Стоило ради этого огород городить».
Лаврентий Павлович заметил пантомиму, иронически усмехнулся и поправил пенсне.
Сферическая имплозия, или, иными словами, «взрыв внутрь», позволяет в несколько раз сжать объём обогащённого до 15 % металлического урана и достигнуть давления в эпицентре несколько более 10 миллионов атмосфер. Таким образом, мы получаем «надкритические» параметры, позволяющие осуществить собственно ядерный взрыв. Так как общий КПД расщепления ядер урана-235 в подобном устройстве не превышает 1–2,5 %, то мощность такого ядерного взрывного устройства находится в диапазоне от 90 тонн в тротиловом эквиваленте до 135 тонн.