Парад теней
Шрифт:
И, наконец, процессия. Процессия, которая вела свою родословную от бесконечной кавалькады иномарок, приползшей к кладбищу медленной змеей. Кому холодно, те в строгих английских плащах, кому терпимо, те в траурных черных костюмах. Немногочисленные дамы исключительно в черном. Черная кожа, черные меха, черные кружевные платки, черные шляпки, черные вуалетки и подведенные черным сосредоточенно горестные глаза.
Как это у обыкновенных? Загнать катафалк по дорожке поближе к могиле, быстренько подтащить гроб к неряшливой яме, для порядка дать поговорить двоим-троим, послушать в скорби пятерку медных
Не так, не так у больших!
Коллеги усопшего — продюсеры и менеджеры Иван Емцов, Вагиз Нигматуллин, Денис Яркин, Савелий Бакк, Борис Гуткин и Олег Радаев несли гроб на плечах от самых ворот кладбища, не думая о своем здоровье и не жалея сил. Правда, рядом с каждым шагало по быку, которые богатырскими ладонями принимали основную тяжесть на себя. Но все это — мелочь, мелочь, которую друзья покойного не принимали во внимание, ибо их горе было безгранично.
За гробом шла, спешно прибывшая из-за границы, вдова, окруженная малозначительными родственниками, ревниво оберегавшими ее право на безмерные страдания.
Шеренгами шли артисты. Склоненные головы, прижатые к груди руки, безнадежно опущенные плечи, остановившиеся, не могущие понять, откуда такая несправедливость, глаза…
Портил все неорганизованный, недисциплинированный, в странную премешку хвост.
Вот они! Пришли-таки, засранцы. Смирнов с палочкой, наглая рожа Кузьминский, Сырцов, осторожно ведущий под руку Дарью. Казарян со Спиридоновым не соизволили. Конечно, и этих бы было достаточно. Но сегодня не до них. Сначала безопасность, а возвращение долгов на потом.
Жаль, что идут в хвосте. Ничего не поделаешь, они эпизодические персонажи в этом спектакле. Да и в его спектакле тоже. Пока.
Он стоял за памятником с шестиконечной звездой и надписью на иврите, который по необъяснимому желанию заказчика и по извращенной фантазии скульптора-архитектора был подобен древнекельтским сооружениям из трех каменных столбов. Весьма удобно для скрытого наблюдения. Памятник этот стоял неподалеку от ворот и, когда неорганизованный хвост торжественной процессии миновал памятник, он направился к выходу, шагая в такт замедленной поступи несущих гроб и подсчитывая шаги — свои и несущих. Не переставая считать, он дошел до скромной «шестерки», открыл дверцу и уселся на водительское место. Закрыл глаза, откинул голову на подлокотник и считал, считал.
… Вот они повернули на малую дорожку… Вот они подошли к могиле…
Шестерка верных друзей покойного Михаила Семеновича поставила гроб на изящную разножку и застыла, как говорилось в телерепортажах о смерти вождей, в скорбном молчании. Клерки из их контор, которые приволокли к могиле несчетные венки, почтительно удалились за соседние памятники, оставив шефов наедине с горем. Шефы стояли, уронив головы и вперив печальные взоры в свежую глиняную крошку. Тяжело, как двухпудовую гирю, поднял, наконец, голову Олег Радаев и обвел отрешенным взглядом окрестности.
Продолжая
В одномоментном грохоте взрыва вознеслись вверх и разлетелись в стороны куски гроба и останки Михаила Семеновича. Пала пирамида из венков. Пали и люди — живые и уже неживые…
Дарья протянула ему обе руки, и Сырцов принял их в здоровенные свои ладони.
— Как спала? — участливо спросил он.
— Никак не спала, — призналась она. — А ты?
— Да и я почти не спал. С Дедом всю ночь проговорили.
— Есть о чем поговорить, — согласилась она и села за струганый стол. А мне говорить было не с кем. Артема отпустила, Берта в перманентной истерике…
— Что это с ней?
— Любимого ее артиста вчера… — Не договорив, Даша вскинула глаза на Сырцова. — Слава богу, что мы вчера в хвосте были, слава богу.
— Слава богу, — подтвердил он. — Поэтому и живем мы с тобой.
— Я не о том, Георгий, слава богу, что я не видела этой кровавой каши. Спасибо тебе, что ты сразу меня увел.
Разговаривали они на кухне. Сырцов обвел взглядом пустынный стол, газовую плиту без кастрюлек и сковородок, надраенную металлическую мойку.
— Не завтракала?
— Не хочу, — шлепнула она ладошкой по столешнице. — И не буду!
— Уймись, — приказал он и открыл холодильник.
…Она трескала яичницу за милую душу. Настоящую мужскую яичницу толстенную, с мелко крошенной ветчиной, щедро посыпанную вегетой и черным перцем. Потом, прихлебывая крепчайший чай, она поведала Сырцову, давно уже по солдатской привычке заглотившему все, что лежало на его тарелке:
— Ужасно люблю мужскую готовку. Вот когда мы с Костей жили…
— Может, о Косте потом? — перебил он.
— А сейчас о чем?
— Обо всем понемногу. Была такая рубрика в газетах.
— Ты без вывертов говорить можешь? — обиделась Даша.
— Я все могу, — самоуверенно заявил Сырцов. — Наелась? Тогда пошли.
— Куда?
— Туда, где нас не могут подслушать.
— А здесь разве могут?
— Черт его знает. Первый этаж все-таки.
— И кто же нас подслушивать собирается?
— Все, кому не лень! — разозлившись рявкнул он. — Пошли!
— А посуду кто мыть будет?
— Ты издеваешься надо мной, Дарья? — ласково спросил он и опять взревел: — Я, я помою! — И снова перепад: — После того, как поговорим, родная.
Устроились в музыкальном салоне. Она — в кресле, он- на вертящемся табурете.
— Говори, — предложила Дарья. Он растер ладонями лицо, вскинулся, и решился.
— Смерть Лизы и Дани, смерть Михаила Семеновича, этот взрыв — тебе сильно досталось в последнее время… — Он замолк, подыскивая слова.