Paradisus
Шрифт:
Положив портфель прямо на клавиатуру компьютера, Андрей сел на стул,
опустив сцепленные руки на колени. Искусственный свет делал его лицо
зеленоватым, зеленоватыми были стены, потолок, стеллажи.
Что-то мертвенное таилось во всем, - и в Андрее тоже. Месяцами копошась
в ОПО, Островцев чувствовал, что искусственная зелень проникает все глубже и
глубже под кожу. Он отдавал себе отчет, что работу свою ненавидит, ненавидит
институт, кропотливую
змеиное, едва ли направленное на «мирное строительство».
Но что он еще умеет? И потом – разве напрасны были унизительные и
голодные годы учебы?
Ездить в Москву? Андрей и до Обнинска-то добирается с трудом; к тому
же, в Москве вряд ли можно применить его знания… Так где же? Только здесь, в
Подлинном ЯДИ. Ну и еще, разве что… Миражом возникли в голове некие здания,
люди, понятия, условно именуемые словом Запад.
Островцев потянулся за минералкой. Сделал пару глотков из бутылки.
Поморщился от слабого щекотания в носу.
Часы на стене показали 09.30. Ничего себе присел! Андрей почувствовал
укол совести. Все-таки он – добросовестный работник.
Поднялся, взял с полки конверт. Один из последних опытов –
расщепление NA. Вспомнил: красновато-зеленый свет, почти иллюзорный;
змеиное шипение, переходящее в подобие стона; жар, проникающий под
термокостюм, и - вспышка в замкнутой колбе, - ослепительно-яркая. Опыт
оказался удачным, даже сверхудачным: выяснилось, что при расщеплении NA
высвобождается невиданное доселе количество энергии.
В сущности, прямо сейчас, из своего подвального отдела, Андрей мог
уничтожить Вселенную...
«Ну, прямо-таки и Вселенную, - Островцев потер мочку уха. – Но Землю –
точно».
Вселенную породил Большой взрыв… Андрей никогда не верил в это:
взрывы, войны, и оружие он ненавидел всей душой, - рефлекторно, как кошка –
собаку.
«Зачем ему NA?»
«Ему» - это не директору Подлинного ЯДИ Невзорову.
Островцеву чудился кто-то неведомый, облеченный властью: политической
ли, денежной – не важно. Иногда этот неведомый представлялся Андрею одним
из участников «великой той борьбы, какую вел Господь со князем скверны»4.
Неужели все они – сам Островцев, Смолов, Лордеску, Рюмин, Ширко,
Алтухов, Нечаев, Симоненко, Ильмень, Роштейн - служат сатане?
По официальной, «корпоративной» версии, озвученной Невзоровым на
собеседовании при устройстве на работу (за пять лет это был единственный раз,
когда Андрей разговаривал с директором): институт занимался разработкой
источников энергии, необходимых в ближайшем будущем, – углеводородные
ресурсы страны практически исчерпаны. Правдоподобно, но Андрей, хотя и не
жил никогда в канувшем в Лету тридесятом царстве СССР, был подозрителен и
недоверчив, как совок: он не поверил Невзорову. И это стало его личной
проблемой - за муки и рефлексию в ЯДИ зарплату не платят.
Результат опыта – мутно-желтая пленка. Только мощный микроскоп
заставит ее заговорить, и для непосвященного язык, на котором заговорит пленка,
останется тарабарщиной, набором непонятных знаков на экране компьютера.
Андрей повертел пленку в руках, улыбнулся краем рта: в знании и
сопричастности есть что-то наполеоновское…
Здесь не нужно смотреть на часы, чтоб понять: обед. За годы организм
привыкает к принятому в ЯДИ распорядку.
Островцев зевнул, упаковал пленку в конверт, положил в карман халата
электронный ключ и вышел из отдела. Свет автоматически погас, но змеиное
шипение не утишилось ни на йоту.
Андрей понял, что голоден. Вышел из кабинета и направился в столовую,
откуда доносился запах свежих огурцов.
Еда на ячеистых подносах поступала по конвейеру сверху, из кухни ЯДИ
Прикрытия.
За белыми столами, наклонив головы, сидели девять человек. Брюнеты,
блондины, один рыжий – Рюмин, два седых – Роштейн и Нечаев. Все, как один,
плешивые.
Двигаются челюсти, хрустят огурцы на зубах...
Приход Островцева остался незамеченным - лишь Смолов кинул на него
беспокойный взгляд.
Андрей взял с конвейера последний поднос, присел к столу, подальше от
всех. Вообще, сотрудники Подлинного ЯДИ за обедом разговаривали редко и о
какой-нибудь чепухе. Словно кто-то незримый витал над столом, поторапливая,
сковывая человеческие порывы.
Поднос, как всегда, упакован в прозрачный целлофан. Андрей спешно
сорвал его. Так: концентратная картошка с подливой и котлетой, салат из огурцов-
4 Вольная цитата из «Божественной комедии» Данте Алигьери.
помидоров, кофе со сливками в бумажном стаканчике, несколько галет и конфет
«коровка».
Андрей взял пластиковую вилку и первым делом, выудив из салата,
отправил в рот кусок огурца. Ждало разочарование: огурец умел только пахнуть.
Островцев быстро съел картошку с котлетой, запивая кофе. Конфеты и галеты
оставил на подносе, который отнес обратно на конвейер и положил на гору из
девяти точно таких же подносов. Столовая к этому времени была уже пуста. В