Paradisus
Шрифт:
себя по безволосой груди, Андрей нашарил на полу шлёпки и пошел к лифту.
Наверху в своем кабинете Островцев наконец-то вынул беруши и еще раз
побывал в душевой, на этот раз обмыв собственное тело.
Всякий раз после Василиска, когда Андрей поднимался к себе, ему
казалось, что он изменился.
Разглядывая в зеркале посеревшее лицо, старший научный сотрудник
испытывал злость: кто виноват
Невзоров… И Галя, и Анюта, и мать. Все они, каждый по-своему, виноваты.
Из-под пола доносилось приглушенное шипение. Андрею показалось: кто-
то читает странный стишок:
Пастушок, не ходи босиком!
Видишь – ленты шуршат по земле?
Слышишь шепот – колышется шмель?
Чуешь скошенной запах травы?
Пастушок, не ходи босиком.
– Проклятая! – Островцев размахнулся и стукнул по своему отражению
кулаком. Зеркало треснуло - из разрезанной руки пошла кровь.
– Проклятая жизнь.
Андрей опустился на пол. Он ходил босиком, не разглядел в высокой траве
змею и теперь ее яд все глубже проникает в душу.
Багровая вода исчезала в решетке на полу, находя дорожки в мыльной
пене.
«Что я есть? Пена! Кто-то – пенки, я – пена. Вся жизнь, как лабиринт.
Лабиринт Минотавра. Лабиринт Василиска. Как выбраться? Как мне выбраться из
этой ловушки?»
Натыкаясь на стены, Андрей нашел аптечку, вылил на рану полпузырька
йода. Жжение отрезвило его.
– Ну и пусть, - прошептал Островцев, туго перематывая руку бинтом. – Черт
с вами со всеми…
К кому он обращался, кого ненавидел, Андрей осознавал смутно. Но одно
было совершенно ясно – жизнь проходит, как гроза над созревшими хлебами.
Она бессмысленная и нелепая, его жизнь.
Одевшись, Островцев подошел к конвейеру, взял запечатанный конверт –
сквозь танталовую фольгу мерцают светлячки. Присел к столу. Оцепенев, пару
минут таращился на крошечные частицы Василиска.
В старшем научном сотруднике уже не было ни сомнений, ни раскаяния: в
черепе словно сидел генерал, четко и размеренно командующий парадом. Андрей
же – всего лишь солдат на этом параде.
«Фаталист» - усмехнулся Островцев и, взяв клейкую бумагу, быстро и
крупно написал: «Опыт с Биоатомом (23767t по классификации UAA)».
Сжав зубами до хруста кончик карандаша, мелкими буквами:
«Незавершенный».
Андрей отрезал надпись и аккуратно приклеил ее
портфель?
После того, как конверт исчез в пахнущей кожей темноте и щелкнула
застежка, Островцев зажмурился, ожидая рева сигнализации, секьюрити с
автоматами.
Тишь да гладь.
Нехорошо усмехнувшись, Островцев надел плащ.
Андрей взглянул на часы, удивился: оказалось, он пробыл в ОПО всего
полчаса. Сонно мигали таблички «Выход» и «Будь осторожен». Здесь, в холле,
змеиное шипение уже не слышно.
«А что если?»
Андрей повернул к кабинету директора.
Какой код на двери Невзорова? Андрей по собственному опыту знал, что
сотрудники используют совсем простые коды. Может, и директор? Дрожащим
пальцем ввел четыре ноля. Щелчка не последовало. Четыре единицы – нет.
Четыре двойки – бесполезно.
В сердцах Андрей несильно ударил по двери ногой и – к его ужасу – она
отворилась.
Островцев замер на пороге. Что думает мышь, видя желтеющий в
мышеловке сыр?
В глубине невзоровского кабинета мерцали зеленые цифры. Едва слышно
гудел кондиционер.
Твердым шагом Андрей подошел к столу директора, схватил стопку бумаг с
чертежами, и кинулся прочь, на ходу запихивая бумаги в портфель.
Уже в сосновом бору, когда Островцев спешил к подходящему автобусу, в
голове сверкнула мысль: если бумаги лежат так открыто, то место им, скорее
всего, в туалете. Ну и пусть. До чего приятно напоследок стукнуть обидчика по
скуле!
Кроме задремавшей кондукторши, в автобусе не было никого.
Обнинск клубился за окном потяжелевшим туманом. Изредка навстречу
проносились полупустые маршрутки.
У магазина «Продукты» стояла закрытая на замок бочка с квасом.
«Квас хранится надежней, чем документы ЯДИ», - подумал Андрей и
засмеялся. Кондукторша вздрогнула, огляделась: «Ой, уже Белкинский овраг».
Подошла, строго глядя на Островцева.
– Обилечиваемся, молодой человек.
Показалась башня – макушку скрывают кучевые облака. К башне приварена
лестница, кажущаяся сбоку лестницей в небо.
На остановке в салон ввалилась толпа, стало шумно, пестро, запахло
духами, п отом; кто-то что-то рассказывал, кто-то с кем-то спорил. Андрей, с
готовностью отвлекаясь от своих мыслей, стал прислушиваться к разговору двух
стариков, присевших напротив.
– И вот я ему говорю, - откашлявшись, продолжил старик в серой панаме,