Paradisus
Шрифт:
небо ровным оранжевым налетом, тут же покрасневшим. Налетел ветер –
колючий, знойный, швырнул в лицо несколько осенних листьев с красными
жилками.
Миллионы невидимых стрел со всех сторон летели к Андрею, безжалостно
втыкаясь в тело, проникая в легкие, причиняя нестерпимую боль. Островцев встал
было с пня, но тут же упал на колени: носом хлынула кровь. Он захрипел,
схватился руками за горло, тщетно пытаясь избавиться от стрел, рухнул лицом в
пожухлую траву. Листья равнодушно сыпались
13
БЕЛЫЙ ОЛЕНЬ
Я глядел на бесконечную стену, не в силах произнести ни слова. В
Джунглях я слышал россказни о резервациях, но не верил в них. И вот
резервация передо мной.
– Что это? – повернулся к Марине.
– Я же сказала, Москва - самая большая резервация в Джунглях.
Ветер поднял с земли снег, заслонивший от наших взоров Москву. Когда
вихрь угомонился, Марина уже направлялась к резервации.
– Марина, - я догнал, преградил ей путь. – Нам не стоит туда соваться.
– Почему, Андрей?
– Вспомни, что было в Калуге.
– Это не Калуга.
Марина рукой отстранила меня.
Я посмотрел, как удаляется ее фигура, сплюнул на снег и побежал следом.
– Подумала было, что ты не пойдешь, - улыбнувшись, сказала Марина,
когда я поравнялся с ней.
– Хотела поворачивать обратно.
Я хмыкнул – что тут скажешь?
Небо скукожилось.
Вблизи стало понятно, что стена сооружена из кубов, плотно подогнанных
друг к другу. Каждый куб – несколько спрессованных автомобилей.
– Пойдем, я знаю, где лазейка.
– Ты что, уже была здесь? – удивился я.
– Я родилась в Москве.
Вот оно что!
– А как же тебя занесло в Джунгли?
– По глупости.
Я умолк, пораженный простотой ответа.
Марина нетерпеливо махнула рукой, мы двинулись вдоль стены.
Когда началась метель, я заволновался: скоро ночь и здесь, на открытом
пространстве, нам придется худо.
– Что ты ищешь?
Марина повернула ко мне щеку, облепленную снегом. В глазах
растерянность.
– Белого оленя.
– Чего?
Отмахнулась и побежала вдоль стены, задрав голову.
Черт возьми, она что, свихнулась?
– Надо искать убежище – скоро стемнеет!
Метель скомкала мои слова, пригвоздила к земле крупными снежинками. И
тут я увидел белого оленя: в один из кубов попался белый автомобиль,
причудливо изогнувшийся под прессом.
– Вон он, твой олень! – закричал я.
Марина вынырнула из метели.
– Отлично, Андрей.
Под оленем, став спиной к стене, она отсчитала девять шагов вперед.
Руками расчистила снег.
– Что
Ржавая крышка с надписью «Мосводоканал», прихваченная кое-где льдом,
поддалась не сразу.
Облако пара поднялось из черной дыры. Запах плесени, болота. Узкая
лестница ползет вниз, цепляясь за стену бетонного колодца, дна которого не
видать.
Этот колодец ведет в резервацию… Резервация! Оживший бред игрока.
Неужели я попаду в нее?
Марина ступила на лестницу, стала спускаться. Совсем исчезла из виду…
– Андрей?
Голос нетерпеливый, недовольный.
Иду.
Я полез в колодец.
– Марина.
– Тс!
Тонкий палец прижался к моим губам. Колодец привел нас в широкий
тоннель.
– Здесь лучше тихонько. Пошли!
Держа меня за руку, Марина двинулась вперед. Под ногами хлюпала вода.
Мало-помалу мои глаза стали кое-что различать в темноте.
Тоннель со щербатыми сводами, ржавыми балками. С потолка – вечный
дождь.
Из тоннеля вышли в просторный зал с колоннами.
– Метро, - глухо сообщила Марина. – Осторожно, лестница.
Мы взобрались на каменную платформу. Из-под поддерживаемого
колоннами купола шел дождь, звонко стуча по граниту. Напротив нас остановился
поезд.
Марина подошла к одному из вагонов, встав на цыпочки, сняла что-то с
крыши. Щелчок – и у нее в руках возник сноп света.
– Мой тайник, – сообщила Марина, направив фонарь мне в лицо.
– Прекрати, - сказал я, заслоняясь рукой.
Она повернула луч в сторону: я увидел в вагоне поезда пассажиров. Время
сделало фотографию на память: перегруженный вагон метро, кто-то из
пассажиров смотрит на часы, кто-то читает, кто-то спит.
– Пойдем, Андрей.
Луч переметнулся на залитый водой пол. Светлые пятна запрыгали на
стенах и потолке. Я увидел люстры, рисунки.
Мы спустились на пути перед носом поезда.
Марина пошла впереди, я следом, радуясь, что под ногами тянутся рельсы.
Скоро я перестал обращать внимание на выныривающие из темноты
станции – ноги налились свинцом, в голове гудело от капели, крысиного писка,
глухого шлепанья наших ног по лужам.
Хотелось наружу - к холодному сухому воздуху и звездам.
Очередной зал распахнулся перед нами. Нащупав фонарем лестницу,