Paradisus
Шрифт:
хотелось обратного.
– Мне хотелось бы.
– Понимаю, Андрей. Я сам поначалу боялся всполохов, и не желал быть тем,
чей образ предлагала мне память. Христо Ивайловым, сыном советника
болгарского посольства, избалованным мальчиком, больше всего в жизни
любящим ночные клубы, девочек и таблетки экстази. Или вот, Вовочка…
Всполохи больше всех донимают его. В мире бывших он был важной шишкой,
настолько важной, что мог бы предотвратить
так кажется. Я прав, Вовочка?
– Прав, - отозвался старик. – Страх помешал мне…
– Ну, не расстраивайся, - мягко сказал Христо.
– А я не хотел быть Олегом Снегиревым, - произнес Снегирь. –
Коррумпированным полицейским, за взятку пропустившим на футбольный матч
женщину, оказавшуюся террористкой.
– Вот именно, - кивнул Христо. – А Киркоров не хотел петь глупые песни и
носить блестящие одежды.
– Упаси Бог, - ужаснулся Киркоров.
– Букашка не желала быть Ольгой Букашиной, секретарем приемной
комиссии, а Марина…
– Нет, Христо.
Марина резко выпрямилась, глядя на учителя вспыхнувшими глазами.
– Хорошо, - спохватился Христо. – Так вот…
– Если вы так страшитесь прошлого, - перебил я, посмотрев на Марину, – то
какого же дьявола вы намерены возрождать?
Лицо Христо просияло:
– Ты не ошиблась, Марина. Похоже, он как раз тот, кто нам нужен.
Можно подумать, что вы нужны мне.
– Мы намерены возродить человека, Андрей. Не мир, в котором он жил, ибо
тот мир был ужасен. Мир похоти и злобы, мир тела, бесконечной погони за
комфортом и совершенного забвения души. День Гнева был неизбежен и
необходим, как дождь в снедаемом зноем городе. Но человек не заслужил столь
глубокого падения. Человек, при наличии воды, умывается так же легко, как
пачкается. Мы хотим дать человеку воду и построить новый мир с умытым
человеком.
Тихий голос Христо сливался с шумом костра. Мне казалось, что со мной
говорит ожившее пламя.
– Новый чистый человек построит мир света. Мир без политики, денег,
религии, без всего того, что повлекло либо могло повлечь День Гнева.
Я расскажу тебе небольшую историю, Андрей.
В мире бывших была война - одна из бесконечной вереницы. Осажденный
город медленно умирал, но в нем боролась за жизнь хрупкая девушка. Ее соседи
по лестничной клетке погибли от бомбежек, холода и голода, и ей казалось, что
она совершенно одна в огромном доме. Пережить один день – это была цель,
сопоставимая с полетом на Марс.
У девушки осталось всего одно полено, прочное
ровная, жесткая, древесина янтарная, обещающая тепло. Но когда, собрав
остатки сил, девушка ударила по нему топором, полено разлетелось на мягкие
ошметки, так как было оно совершенно трухлявое.
Девушка легла в холодную постель и стала ждать смерть, как вдруг до нее
донесся детский плач. Ей показалось, что она ослышалась. Но плач повторился.
Где-то наверху плакал ребенок.
И она встала и пошла, несмотря на боль и отчаяние.
В квартире на верхней площадке была настежь открыта дверь и на пороге,
вытянувшись, лежала мертвая женщина. Почувствовав приближение смерти, эта
женщина пыталась позвать кого-то, давно умершего, но ей не хватило сил.
Перешагнув через мертвую, девушка вошла в квартиру и увидела стоящую
на кровати девочку.
– Мама, – прошептала та, дрожа от холода.
– Мама, - отозвалась девушка. – Но почему ты стоишь? Чтобы согреться,
нужно лечь, накрыться с головой одеялом…
Но девочка продолжала стоять. Тогда девушка подошла к ней, обняла,
стала согревать собственным дыханием. Накрывшись одеялом и старой шинелью,
крепко прижавшись друг к другу, они смогли пережить ту страшную ночь.
Христо умолк. Языки костра бросали на стены причудливые тени. Я вдруг
вспомнил стопку журналов, найденную на чердаке школьником Островцевым.
Среди прочих там был журнал «Огонек», а в нем, - репродукции картин. И в
память школьнику Островцеву, а значит и в мою, больше других запала «Тайная
вечеря». Сын Божий - в окружении учеников, уже знающий о собственной судьбе,
и о том, кто предаст Его.
– Христо, но что с ними случилось потом?
Голос Букашки дрожал.
– Я не знаю, Бука.
Христо обвел взглядом собравшихся, улыбнулся застенчиво.
– Я не знаю.
– В чем смысл этой истории? – спросил я.
– Тоже не знаю, - Христо засмеялся. – Вернее, каждый понимает по-своему,
и совершенно ни к чему навязывать кому-либо собственное понимание. Однако
мы не в праве окончательно хоронить то, что заставляло эту девушку,
услышавшую плач ребенка, подниматься по ледяным ступенькам, на грани
обморока, и цепляться за обмороженные перила. И в этом нам можешь помочь
только ты, Андрей.
– Я?
– Да. Впрочем, довольно. Полагаю, мы все, - Христо окинул собравшихся
взглядом, - должны оставить Марину и Андрея наедине. Им есть, что сказать друг