Парадоксальные люди
Шрифт:
Он толкнул дверь в сторону и вошел.
Десять лиц выжидающе смотрели на него. Двое молодых людей сидели у голографа, но полупрозрачный куб, в котором находилось 3-д изображение, был темным. Очевидно, его только что выключили.
Двое мужчин возвращались из-за стола, нагруженного пивным бочонком, несколькими большими деревянными мисками для кренделей, пивными кружками, салфетками, пепельницами и другими безделушками, и направлялись к обеденному столу, ближайшему к Вору. За столом шестеро мужчин собирались встать. Отсутствующим одиннадцатым лицом был, вероятно,
Он с тревогой ощутил, что вечеринка закончилась. Это было что-то другое.
— Доктор Тэлбот, — сказал крупный румяный мужчина с раскатистым голосом, — меня зовут Майлз, я — старший заступающей смены Станции Девять.
Алар, молча, кивнул.
— А это мой метеоролог Уильямс Макдугалл, пилот бокового реактивного двигателя Флорес, спектроскопист Сент Клер, инженер-технолог…
Вор серьезно, но уклончиво ответил на приветствия, вплоть до молодого Мартинца, клерка. Его глаза ничего не упускали. Все эти люди через все это уже проходили. Когда-то, в прошлом они все истекали холодным потом на солнечной станции, вероятно, большинство из них в разное время и на разных станциях. Но общий опыт заклеймил их, спаял вместе и отбросил за черту их земных братьев.
Двадцать глаз не отрывались от его лица. Чего они от него ждали?
Он незаметно сложил руки на груди и сосчитал пульс. Он выровнялся на отметке сто шестьдесят.
Майлз продолжил громовым голосом: — Доктор Тэлбот, мы понимаем, что вы собираетесь пробыть с нами двадцать дней.
Алар почти улыбнулся. Майлз, будучи высококвалифицированным и бессознательно снобистским солнечным человеком с большим опытом, глубоко презирал любую единицу времени, меньшую, чем полная и опасная шестидесятидневная смена.
— Я просил бы о привилегии, — серьезно ответил Вор. — Надеюсь, вы еще не решили, что я буду вам мешать.
— Нисколько.
— Институт Тойнби уже давно стремится к тому, чтобы профессиональный историк подготовил монографию…
— О, нам все равно, зачем вы едете, доктор Тэлбот. И не волнуйтесь, что будете нам мешать. Вы выглядите так, будто у вас достаточно здравого смысла, чтобы оставаться в стороне, когда мы заняты, и вы будете стоить своего авторитета, выраженного в юнитах, если сможете удержать психиатра счастливо занятым, и вне наших кругов. Надеюсь, вы играете в шахматы? Этот наш психиатр — эскимос.
Он не мог припомнить, чтобы когда-нибудь слышал термин «Эскимос» применительно к солнечному человеку, и был поражен, что понял его значение, которое, казалось, возникло в его сознании непрошеным, словно из ментальной камеры, в которой находилась его другая жизнь. Он не ошибся, решив подняться на борт «Фобоса». Но сейчас он должен притвориться невежественным.
— Шахматы — Эскимос? — пробормотал он с озадаченной вежливостью.
Несколько мужчин улыбнулись.
— Конечно, Эскимос, — нетерпеливо прогудел Майлз. — Никогда раньше он не был в солярионе. У него присутствует только беспокойство, с которым он родился. Вероятно, он только что из учебного заведения, и нагружен шахматными задачами, чтобы занять наши умы, чтобы мы не размышляли. Он вдруг резко рассмеялся. — Значит, мы не будем размышлять! Великие пылающие факулы! Почему они думают, что мы продолжим
Алар вдруг заметил, что волосы у него на затылке встали дыбом, а подмышки намокли. И теперь он понял, каким общим клеймом были отмечены эти заблудшие души, и что объединило их в необычное братство.
Как и предполагал настоящий доктор Тэлбот в ту ночь на балу, все эти существа были совершенно безумны!
— Я постараюсь занять психиатра, — согласился он с правдоподобным сомнением. — Я и сам люблю играть в шахматы.
— Шахматы! — пробормотал спектроскопист Флорес с бесстрастной окончательностью, отворачиваясь от Алара и устало глядя на стол. Полное отсутствие яда не заглушило его смысла.
Майлз снова рассмеялся и уставился на Алара налитыми кровью глазами. — Но мы пригласили вас сюда не только для того, чтобы попросить убрать психиатра так, чтобы он нас не раздражал. Дело в том, что все мы — индейцы, старые солнечные люди. И это необычно. Как правило, у нас есть, по крайней мере, один Эскимос в группе.
Рука здоровяка мелькнула в карман, и две игральные кости с грохотом покатились по столу в сторону Вора. Где-то в глубине стола раздался резкий вздох. Алар подумал, что это Мартинец, молодой клерк. Все медленно двинулись по обе стороны стола к гостю и белым кубикам, лежавшим перед ним.
— Пожалуйста, возьмите их, доктор Тэлбот, — потребовал Майлз.
Алар колебался. К чему приведет его это действие?
— Продолжайте, — нетерпеливо сказал Мартинец. — Продолжайте, сэр.
Вор изучал кости. Может быть, немного потертые, но совершенно обычные кости. Он медленно протянул руку и собрал их в правую ладонь. Он поднял руку и разжал пальцы так, что они легли рядом на его ладонь почти под носом у Майлза.
— Ну и что?
— Ах, — сказал Майлз. — А теперь, полагаю, я должен сообщить вам о важности того, что вы скоро сделаете для нас.
— Мне очень интересно, — ответил Алар. Он задумался о том, какую форму примет ритуал. В том, что этот ритуал имеет огромное значение для людей, он не сомневался.
— Когда у нас появляется настоящий Эскимос, доктор Тэлбот, мы просим его бросить игральные кости.
— Значит, у вас есть выбор? Я верю, что психиатр получит это право, не так ли?
— Угу, — проворчал мастер заступающей на станцию смены. — Конечно, психиатр — Эскимос, но все психиатры — яд.
— Понимаю. Алар сжал в кулаке кубики.
— Если уж на то пошло, Мартинец тоже мог бы оказать нам эту честь. Мартинец отработал всего две смены, и он не слишком хорошо использовал свою удачу, чтобы мы могли дисквалифицировать его. Но мы не хотим использовать его, если это в наших силах.
— Так что логически я — тот, кто нужен.
— Правильно. Остальные из нас никуда не годятся. Флорес — следующий, с самым маленьким количеством смен. У него их пять. Это будет его шестая смена, что совершенно невозможно, конечно. И так далее до меня, с полным десятилетним сроком службы. Я пророк Иона, приносящий несчастье. Я не могу их бросать. Остаетесь только вы. На самом деле вы не Эскимос, вы пробудете у нас всего двадцать дней, но некоторые из нас, старожилов, решили, что это будет законно, потому что вы похожи на нашего старого друга.