Паранойя. Почему он?

Раевская Полина Александровна

– Давай тогда сразу голову отпилим, инфекция же повсюду, - припомнила я, повеселив его.

– Да я, Настён, с рождения без головы, так что мне, что инфекция, что резекция – один хер.

– Ну, тебе может и один, а мне пока еще твоя дурная головушка дорога, так что сиди смирно, - распорядилась я и достав перекись, поманила Серёжу к себе.

– Ладно, только дуй, - потребовал он, вызывая у меня умиление.

– Не бойся, малыш, тетя Настя сделает всё в лучшем виде.

К тому моменту, когда рана была продезинфицирована и защищена

пластырем, рассвет окрасил небо в нежно-розовый цвет, и это было настолько красиво, что мы замерли, любуясь потрясающим видом. Но вскоре мой желудок нарушил идиллию, издав далекий от эстетики звук.

Естественно, Сережа не упустил возможность поиздеваться.

– Да-а, Настька, ты – истинный… пчеловод, - протянул он насмешливо. – Я тут, значит, из кожи вон лезу, чтоб рассветы с тобой встречать, а тебе лишь бы понямать.

Я засмеялась, заливаясь краской смущения.

– Ну, извините, Сергей Эльдарович, издержки растущего организма.

– Растущего? – хохотнул он, косясь на мои ноги.

– Вообще-то человек растет до двадцати пяти лет. И это, между прочим, научный факт! –поумничала я, собирая в пакет разложенные по приборной панели мази да растворы.

– Ну, в ширь-то можно и до гробовой доски расти, тут и научных фактов не надо, - ничуть не впечатлившись моими доводами, подколол Сережа, весело поблескивая своими синими-пресиними глазами.

– Да иди ты! – отмахнулась я с улыбкой.

Так, посмеиваясь и подшучивая, мы выбрались на трассу. Пообещав самый вкусный на свете плов, Сережа повез меня в деревеньку неподалеку.

– Там что, какая-то фирменная узбечка? –поинтересовалась я.

– Нет, там отборная баранина, хорошая печь под казан и вот эти умелые руки, - как всегда, без ложной скромности объявил он, демонстративно похлопав по рулю своими умельцами.

– Ты умеешь готовить?

– А что тебя удивляет?

– Не знаю… Многие мужчины не умеют.

– Многих мама разбаловала, а потом бабы, свято верящие в заезженную хрень про путь к сердцу через желудок.

– А тебя типа не баловали?

– Ну, пытались, конечно, даже царицей соблазняли, но я не поддался, – с озорной улыбкой процитировал он Иван Васильевича.

– Ой, да неужели?!
– засмеялась я.

– А что?

– Ничего. Еще скажи, меня ждал.

– Ну, а если? Баловать будешь?

– Увы, мои таланты с кулинарией никак не связаны, - с тяжелым вздохом покаялась я.

– Не волнуйся, мое сердце и ЖКТ тоже, - успокоил он с таким снисходительным видом, что захотелось ему съездить по самодовольной физиономии, но вместо этого я зачем-то ляпнула:

– Ну, теперь понятно, почему ты до сих пор не женат.

Сережа хмыкнул, но комментировать не стал. Весь оставшийся путь мы провели в уютном молчании. Я рассматривала пейзаж за окном, Серёжа курил, думая о чем-то. Вскоре мы подъехали к небольшому, но очень красивому дому из бруса на окраине деревни. Он стоял на холме, поэтому, будто возвышался над всеми.

Припарковавшись, Сережа несколько раз посигналил, на что тут же среагировала собака, и началась цепная реакция. Когда мы вышли из машины, лаем заливалась вся деревня.

– Серёга!
– выскочил нам навстречу высоченный, загорелый до черноты пожилой мужчина, отчего его улыбка и седина казались не просто белоснежными, а ослепительными.

– Михалыч, - расплылся Сережа в не менее ослепительной улыбке и поспешил навстречу этому сутулому африканцу.

– Ети вашу мать! Что случилось? – заметив, видимо, пластырь на брови и погнутый бампер, всплеснул африканец руками.

– Да с трассы полетали немного, - ответив на рукопожатие, похлопал Сережа по тощему, жилистому плечу.

– Ну, дела, - покачал головой Михалыч. – Долихачишься ты, Серёга. Однажды точно долихачишься!

– Ты мне всю жизнь это говоришь.

– Да какие твои годы, - отмахнулся африканец, словно от несмышленыша.

– Ну, точно, - сыронизировал меж тем несмышленыш.

– Тебя каким ветром –то сюда занесло?

– Да вот, - протянул Сереженька с лукавой улыбкой, и кивну в мою сторону, ошарашил. – Привез тебе коллегу на подмогу.

В меня вперилось два мужских взгляда: один смеющийся, второй - хмурый. Я же хотела сквозь землю провалиться, когда этот юморист объявил:

– Знакомься, Михалыч, Анастасия Андреевна – ученица второго курса Сельского университета.

Михалыч озадаченно кашлянул, Серёженька же засиял, как начищенный тазик, всем своим видом, заявляя: «а вот будешь знать, Настенька, как обманывать».

– Ей бы в модели, - заключил после беглого осмотра «коллега».

– Так и я о том же, но она ни в какую. «Пчеловодом, - говорит, -буду и все». Упрямая, - от души веселился Сережа, заставляя меня сгорать от стыда.

– Шутки все шутишь? – заподозрив неладное, пожурил его Михалыч.

– Да какие уж тут шутки. Да, Настюш? – закинув руку мне на шею и притянув к себе, насмешливо уточнил этот садюга.

Мне ничего иного не оставалось, как натянуто улыбнуться и кивнуть. Как говорится, заварила кашу – расхлёбывай.

– Ну, раз такое дело, - мрачно заключил меж тем Михалыч, сверля меня каким-то тяжелым взглядом. – Пойдемте, я как раз сегодня собрался мёд качать. Меня, кстати, Петр Михайлович зовут.

– Очень приятно, - вежливо отозвалась я, в ответ же получила само за себя говорящее молчание.

– Кажется, я ему не очень понравилась, - смущенно шепнула я Сереже, когда Петр Михайлович направился к дому.

– Этому старому хрену никто не нравится, так что не переживай, - с улыбкой заверил он и чмокнув меня в кончик носа, повел во двор, где объявил о своём намерении приготовить плов, помыться в бане и получить пару банок свежего меда, а после распределил фронт работ: Михалыча послал за барашком, меня чистить морковь и лук, сам же затопил баню и установил во дворе печь для казана.