Париж ночью

Стефанович Александр

— Ты в порядке? — спросил я.

Но он только неопределенно махнул рукой.

В эту минуту я услышал разговор на повышенных тонах, а через мгновение Валентин Кузьмич пулей вылетел из комнаты, схватил свое пальто и, хлопнув дверью, исчез из квартиры.

— Что случилось? — спросил я у побледневшей сестры.

— Ты хорошо его знаешь? — спросила она.

— Я же тебе сказал, что только шапочно, а в чем дело? Что произошло?

— Ничего особенного, но сегодня мы больше никого не принимаем. От этого надо прийти в себя.

— От чего?

— От этого русского бизнеса.

Ты знаешь, что он нам предложил?

— Нет.

— Любые свежие человеческие органы в течение двадцати четырех часов после заказа. С доставкой.

Изложив эту леденящую душу историю, я замолчал. Моих баек, если их как следует «распушить», Пьеру должно было хватить на увесистый том. Значит, я добросовестно выполнил его просьбу. Теперь можно было сворачивать на тему моих парижских неприятностей. Но сделать это нужно было плавно и ненавязчиво, чтобы все выглядело как естественное продолжение нашей безответственной трепотни. Прежде чем нагружать Пьера своими проблемами, я решил рассказать ему, как и почему я оказался на Западе. Тем более что приятель, размягченный шабли, настроился слушать.

И я продолжил:

– Жуткое это было времечко, скажу я тебе, Пьер. На границах великой империи начались религиозные и национальные войны. Всюду царил хаос. Бандитские разборки с перестрелками стали чем-то обыденным, улицы превратились в барахолки, на каждом перекрестке – бездомные дети, нищие. После перестроечного бума в советском кино тоже произошла катастрофа. Пузыри частных студий полопались, производство остановилось, а на «Мосфильме» павильоны стали сдавать под склады для ящиков с водкой и мешков с чаем. Многим сотрудникам пришлось уволиться из-за отсутствия хоть какой-нибудь работы.  

Желтая хромосома

Я подался в «вольные фотографы», то халтурил на Арбате, то снимал по заказу свадьбы и даже похороны. Но душа моя к этому, как ты понимаешь, не лежала.

Однажды на том же Арбате я случайно заметил очень занятную парочку. Голубки сидели в открытом кафе и мурлыкали. Вот они — арбатские Ромео и Джульетта, умилился я. Вставил в свою «зеркалку» телеобъектив и принялся ловить их самые нежные моменты. «Щелк, щелк», — приговаривал я, когда нажимал на спуск. Дома я проявил пленку, сделал отпечатки, полюбовался и забыл об этих снимках. Но как раз в эти дни в мою маленькую мастерскую наведался приятель — журналист и хронический алкоголик. Мы с ним хорошенько выпили, и он остался у меня ночевать. А утром он перепутал дверь ванной с моей лабораторией, где сушились снимки.

Вадик, так его звали, вошел в кухню, где я заваривал кофе, с пачкой отпечатков в руках.

— Твоя работа? — спросил он.

— Моя.

— И куда ты собираешься эти снимки запихнуть?

— В архив.

— Шутишь?

— А что с ними еще делать?

— Ты знаешь, кто это?

— Какие-то школьники…

Тогда Вадик просветил меня. Разглядывая лица «Ромео и Джульетты», он узнал в них несовершеннолетнюю дочку известной певицы и оболтуса-сынка известного музыканта.

— А нам-то какое

дело? — спросил я.

— Старик! — продолжил Вадик. — В твоих руках бабки. Знаешь, сколько на этом можно заработать?

— На чем? — Я упорно не понимал своего приятеля.

— Ты «Хромосому» видел?

После отрицательного ответа Вадик просветил меня по части новой русской журналистики. Я-то думал, что народ еще ходит кругами вокруг «Огонька», «Московских новостей» и «Известий» — эти перестроечные издания были тогда на слуху. Но оказалось, что интерес к ним начал падать и публика устремилась к чтению первых российских таблоидов, среди которых самым популярным оказалась «Хромосома» — скандальный еженедельник, выворачивающий наизнанку грязное белье наших так называемых звезд. Тиражи «Хромосомы» зашкаливали за миллионы, а авторские гонорары были там самыми высокими.

В этой самой «Хромосоме» Вадик, изгнанный за пьянку из центральной газеты, нашел свою гавань — пристроился ответственным секретарем. Он предложил мне там сотрудничать.

— Старик, это будет бомба! — восклицал он. — Ты хоть знаешь, с кем сейчас крутит роман эта самая звездная мамаша?

— Понятия не имею.

Эстрадная дива не отличалась особо примерным поведением. За ней тянулся шлейф бесконечных скандалов, связанных с любовными похождениями.

— А я имею! — потер руки Вадик. — Мне вчера принесли информацию…

— Да какая разница с кем?

— Разница большая. Узнаешь — упадешь.

— Ну, тогда не тяни!

Но Вадик сделал драматическую паузу и изобразил барабанную дробь:

— Д-РРРРРРРРРРРРРРРРРРРРРРРРРРРРРРРРРРРРРРР!!!

— Говори уже… — не выдержал я.

— С папашей бойфренда своей любимой доченьки!

— Ну и семейка! — опешил я.

— И я о том же! — воскликнул Вадик. — У нас уже есть фотографии этих горе-любовников, а если добавить твои фотки… Такой материал сразу пойдет на обложку! А кроме того, мы посвятим этим двум парочкам по развороту. Текст я напишу убойный, ты в этом можешь не сомневаться! У этого номера будет дополнительный тираж! Мы всех умоем!!!

— Подожди, — попытался сопротивляться я. — Как я буду выглядеть во всей этой истории? Я еще ничего не решил…

— А тебе и решать ничего не надо. Считай, что эти фотки у тебя украл. И приходи за гонораром!

С этими словами Вадик начал демонстративно засовывать фотографии за пазуху своей рубашки.

— А если я запрещу?

— Запрещай! Мы все равно их опубликуем. А ты можешь подать в суд. Что ты выиграешь? Денежную компенсацию за нарушение авторских прав? Получишь через суд мизерную сумму. А мы можем заплатить тебе гонорар в двадцать раз больше!

— Во сколько?

— В двадцать, в тридцать — какая разница! А еще мы можем взять тебя на постоянную работу. Будешь нашим папарацци — свободным охотником за знаменитостями.

— Но это как-то противно — ковыряться в грязном белье.

— Что более противно — приставать к прохожим на Арбате, предлагая им «художественный портрет» за копейки, или же за большие гонорары фланировать из клуба в клуб и снимать наших доморощенных звезд, упавших мордой в салат, задирающих юбки выше головы и тэ де и тэ пэ?