Париж в 1814-1848 годах. Повседневная жизнь
Шрифт:
Король в этой процессии тоже не участвовал, но посетил часовню лазаристов четырьмя днями позже. В отличие от Людовика XVIII, который из-за тучности и болезней редко показывался на публичных церемониях, Карл X вообще охотно демонстрировал свою набожность. Например, вместе с тысячами парижан он ежегодно участвовал в паломничестве на Мон-Валерьен – возвышенность в северо-западном пригороде Парижа (в коммуне Нантер), где священники конгрегации Французских миссий воздвигли огромный крест.
Королевская власть публично изъявляла почтение католической религии. Церковь, в свою очередь, не только восхваляла священную особу короля, но и поддерживала начинания правительства: призывала сплотиться вокруг трона во время выборов в палату депутатов и парламентских сессий, превозносила подвиги французской армии в Испании в 1823 году и в Алжире летом 1830 года.
Подобное «сращивание» государства и католической церкви не могло не настораживать людей, мыслящих либерально и настроенных оппозиционно по отношению к власти.
Всего за несколько дней до религиозной процессии 3 мая 1826 года, 28 апреля, состоялся благотворительный концерт
Ходили упорные слухи, что во Франции существует некая всемогущая конгрегация, которая подчинила своему влиянию короля, ставит повсюду своих людей и постепенно насаждает свои порядки. Эти слухи поддерживались антиклерикальными статьями либеральных публицистов в оппозиционной газете «Конститюсьонель», которая во второй половине 1820-х годов пользовалась огромным авторитетом в самых разных слоях общества. В Париже действительно еще в начале XIX века была создана благотворительная конгрегация, однако она, как уже было сказано в главе шестнадцатой, занималась только «добрыми делами» и к политике отношения не имела. Реальным политическим влиянием обладала другая ассоциация – устроенное по образцу масонских лож тайное общество «Рыцари веры», основанное роялистом Фердинандом де Бертье де Совиньи (предком историка Гийома Бертье де Совиньи) еще при Империи, в 1810 году, для восстановления во Франции законной монархии. Некоторые члены «Рыцарей веры» в самом деле входили в состав конгрегации, и две эти организации поддерживали довольно тесные связи. Верно и то, что в последние годы царствования Людовика XVIII, а особенно в царствование Карла X влияние клерикальных кругов на политику французского королевства усилилось. Но либеральные публицисты превратили реальный факт – симпатию Карла X к клерикальным и консервативным политикам – в своего рода миф о всесильной конгрегации. В действительности же как раз в то время, когда все либеральные журналисты разоблачали зловредных конгрегационистов, ассоциация «Рыцари веры» по просьбе ее великого магистра Матье де Монморанси была распущена и прекратила свое существование. Тем не менее газеты продолжали писать о клерикальной опасности, исходившей от конгрегации, и называли ее «параллельным правительством», которое диктует свою волю правительству официальному. Разумеется, все это не способствовало укреплению в умах и душах парижан религиозных чувств. Конечно, когда в городе устраивались большие религиозные торжества, народ, привлеченный помпезными зрелищами, высып'aл на улицы. Однако в обычное время в церковь ходила лишь двадцатая часть населения, да и среди них искренне верующими были далеко не все.
Католицизм был не единственной религией, которую исповедовали парижане. В столице Франции проживало также немалое количество протестантов – и лютеран, и кальвинистов. В общей сложности их было от 15 до 20 тысяч человек, причем кальвинистов значительно больше, чем лютеран; приблизительность данных объясняется тем, что далеко не все парижане, причислявшие себя к верующим протестантам, регулярно посещали церковные собрания. Протестантские пасторы, как уже было сказано выше, имели право на государственное жалованье, но наряду с протестантами «на жалованье» в Париже существовали и священнослужители «культа без жалованья» (culte non salari'e), которые отказывались брать деньги из казны.
Лютеранскую общину Парижа составляли в основном немецкие рабочие, выходцы из восточных департаментов Франции. Кальвинистская община в социальном, имущественном и интеллектуальном плане стояла гораздо выше, чем лютеранская. Среди кальвинистов можно было встретить и пэров Франции (Жокур или Буасси д’Англа), и крупных банкиров (таких, как Оттингер и Делессер), и влиятельных политиков (Бенжамен Констан или Гизо).
Лютеране подчинялись парижской консистории, которая зависела от верховной инспекции, располагавшейся в Страсбурге. Напротив, кальвинистская консистория Парижа была совершенно автономна; более того, она была самой влиятельной во всей Франции.
У лютеран имелся в Париже всего один храм – бывшая часовня кармелитов на улице Архивов, известная как церковь Наплечников (некогда на этом месте располагался католический монастырь, в котором монахи носили на плечах особую накидку). В лютеранском храме служили два пастора и один викарий, получавшие государственное жалованье. У кальвинистов таких пасторов было три, викарий тоже один, храмов же в их распоряжении имелось два: бывшая часовня монахинь ордена визитации на Сент-Антуанской улице и бывшая ораторианская церковь на улице Сент-Оноре. В последней англичане, жившие в Париже, могли по воскресеньям после полудня услышать службу на родном языке. Кроме того, к их услугам была англиканская часовня при английском посольстве и часовня, открытая в августе 1824 года богатым англиканским священником по фамилии Уэй; эта часовня была расположена в бывшем особняке маркизы де Марбёф на улице Предместья Сент-Оноре.
Помимо этих официальных протестантских храмов в Париже действовало еще несколько небольших (по несколько десятков человек) независимых протестантских общин. Они собирались зачастую просто на частных квартирах, где проповедовали пасторы, не признанные властями и не получавшие жалованья. О том, как это происходило, позволяет судить рассказ А.И. Тургенева. В феврале 1838 года он отправился послушать проповедь квакерши Фри, о которой знал, что в Англии она «христианским, героическим терпением обезоруживала самых закоснелых преступников и увлекала их к раскаянию, жила в тюрьме и переносила от преступников не только поругания, но иногда побои и оплевания», но
Протестанты, как и католики, занимались благотворительностью, открывали бесплатные школы. У Протестантского общества взаимопомощи с 1827 года имелись секции в каждом из 12 парижских округов. Кроме того, в Париже действовали Библейское общество, Общество евангелических миссий, Комитет помощи воскресным школам, Общество помощи начальным школам для французских протестантов.
При Июльской монархии число протестантов в Париже выросло всего на несколько тысяч человек, но среди новых членов общины были семейства богатых банкиров, игравших важную роль в парижском обществе. Протестантом был и Франсуа Гизо – с 1840 года министр иностранных дел и фактический глава кабинета (хотя Гизо свою принадлежность к протестантам не афишировал). Наконец, король Луи-Филипп женил своего старшего сына (и наследника престола) герцога Орлеанского на лютеранке – принцессе Елене Мекленбург-Шверинской. Расцвету протестантизма способствовала также мудрая и сравнительно либеральная позиция пастора Атаназа Кокереля, проповедовавшего в храме на улице Сент-Оноре и завоевавшего репутацию «протестантского архиепископа Парижа». Все это настолько усилило позиции протестантизма в Париже в годы Июльской монархии, что вызывало серьезные опасения и зависть у католического духовенства.
В эпоху Реставрации были отменены последние дискриминационные меры против евреев (начало процессу их эмансипации было положено еще в 1791 году), и они смогли спокойно селиться в Париже. Это обусловило приток в столицу многих евреев из восточных департаментов Франции и из немецких государств. Если в XVIII веке большинство еврейской общины Парижа составляли евреи-сефарды (выходцы из Африки), то к 1830 году здесь уже абсолютно преобладали европейские евреи-ашкеназы. До Революции 1789 года большая часть евреев Франции жила вне Парижа, а на столицу приходилось всего 1,25 % от общей их численности; к началу Июльской монархии в Париже проживало уже 25 % еврейского населения страны (в 1831 году – около 8,5 тысячи). Большинство из них, приезжая в столицу, становились разносчиками или ветошниками, а затем постепенно превращались в ремесленников – портных, галантерейщиков, ювелиров. С другой стороны, среди парижских евреев было около полусотни очень богатых людей: пять банкиров (самые известные из них – Ротшильд и Фульд), несколько крупных негоциантов и промышленников. На их деньги в 1818–1820 годах была выстроена новая синагога на улице Назаретской Богоматери, заменившая открытые в 1810 году синагоги на улицах Тампля и Архивов. При новой синагоге функционировали школа для мальчиков (хедер), Общество взаимопомощи и Общество друзей труда, предназначавшееся для помощи подмастерьям. Выборная консистория, возглавляемая главным раввином и включавшая трех-четырех самых богатых и уважаемых евреев города, регулярно возносила молитвы за короля и выражала благодарность французскому правительству за терпимость по отношению к гражданам иудейского вероисповедания. Король в ответ жертвовал консистории деньги из собственных средств на благотворительные нужды. С 1831 года по приказу главного раввина центральной консистории Эммануэля Детца богослужения в парижской синагоге совершались на французском языке (сам главный раввин, впрочем, охотнее изъяснялся на немецком). Больше того, если в Хартии 1814 года говорилось, что право получать жалованье из казны принадлежит только священникам-христианам, из Хартии 1830 года это слово было убрано, что позволило 8 февраля 1831 года принять закон, согласно которому священнослужители иудейского вероисповедания также могли претендовать на государственное жалованье.
В 1830-е годы в еврейской общине Парижа значительное место стали занимать люди творческого и интеллектуального труда: художники и композиторы, врачи и ученые. Некоторые из них, например адвокат Кремье, композиторы Галеви и Мейербер, актриса Рашель, внесли огромный вклад во французскую культуру и пользовались большим успехом среди современников. Недоброжелатели объясняли этот успех поддержкой единоверцев. Они утверждали, что всякий раз, когда Рашель выходит на сцену Французского театра, половину зала занимают евреи, которые встречают и провожают ее рукоплесканиями; точно так же помогают евреи Мейерберу и Галеви. Дельфина де Жирарден отвечала на эти упреки в очерке, опубликованном в газете «Пресса» 24 ноября 1838 года: «Все это правда, и это рождает в нашей душе величайшее восхищение единодушием этого народа, представители которого отвечают друг другу с разных концов земного шара, понимают друг друга с полуслова, бросаются на помощь всякому сыну своего народа, попавшему в беду, по первому его зову, и каждый вечер стекаются в театр, чтобы все вместе рукоплескать тем из своих детей, кто славится незаурядным талантом. Что за сказочная картина! Эти люди не имеют отечества, но хранят в своих душах национальное чувство во всей его полноте! Какой урок для нас, французов: мы гордимся нашей прекрасной Францией и притом беспрестанно вредим друг другу, ненавидим друг друга истово и страстно! Неужели дети одной земли должны прожить столетия в изгнании и в неволе для того, чтобы научиться любить друг друга? Быть может, так оно и есть!..»