Париж
Шрифт:
– Вы можете арестовать его?
– Мы задержим его по подозрению. Потом допросим. Посмотрим, что он скажет. – Он улыбнулся. – Дайте мне номер телефона, остальным займусь я сам. Вы хорошо поработали.
На следующее утро перед домом Жакоба на улице Лафайет прохаживались два полицейских в штатском. Им был дан простой приказ – проследить, куда поедет семья.
Рано утром они увидели, как Жакоб покинул квартиру, и сыщик пошел вслед за ним в его галерею. Там Жакоб оставался до полудня. Тем временем его жена сходила за покупками и вернулась
– Завтра с утра продолжите наблюдение, – велел Шмид. – Если он опять пойдет к себе в галерею, задержите его.
На другой день они привели Жакоба в гестапо, но не в здание на авеню Фош, а в дом на короткой улочке Соссей, которая находится за Елисейскими Полями. Он был хорошо оборудован для приема задержанных.
Шмид сам проводил допрос. Глядя на невысокого, опрятно одетого галериста, он не испытывал никаких особых эмоций. Вопросы он задавал негромко и мягко. Есть и другие методы, и, если понадобится, Шмид их применит.
Первым делом он выяснил, что у Жакоба есть жена и ребенок – маленькая девочка. Это было легко. Чем он занимается? Торгует предметами искусства. Шмид попросил у него ключ от галереи. Жакоб неохотно отдал его. Есть ли у него другие родственники? Есть, но мало. У него есть кузина Элен.
Первая неудача. Значит, эта Элен не выдумка. Но, конечно, они все равно могли использовать ее имя как кодовое слово. Шмид попросил назвать ее адрес, чтобы можно было проверить информацию. Часто ли Жакоб видится с ней? Довольно часто. Он с семьей хотел навестить ее вчера, но передумал. Где он был два дня назад? Около стадиона Вель-д’Ив. Зачем? Ходил посмотреть, что происходит. Ему было страшно? Да. Куда он пошел после этого? На Монпарнас. Зачем? Там живет приятель, с которым Жакоб давно не виделся. Его фамилия Абрахам. Жакоб волновался, не попал ли он в облаву и не оказался ли внутри стадиона.
– И что вы узнали?
– Ничего, – просто сказал Жакоб. – Когда я пришел к его дому, мне сказали, что он уехал оттуда месяца два назад. Это все, что я смог разузнать. Поэтому я вернулся домой.
Шмид догадывался, что как минимум часть этой истории была правдой. Но о чем галерист умолчал? Он записал адрес Абрахама.
– Мы еще поговорим с вами, – сказал он Жакобу и отправил обратно в камеру.
К вечеру все сказанное галеристом проверили. Кузина Элен оказалась пухлой женщиной средних лет, не представлявшей для гестапо никакого интереса. Абрахам действительно переехал, но свой новый адрес не зарегистрировал. Им следует заняться плотнее.
Тем временем Шмид лично наведался в галерею. Ее содержимое заинтриговало его.
Третий рейх конфисковывал художественные коллекции, особенно те, которые принадлежали евреям, и Шмид тоже стал собирать картины. Он считал, что у него уже наметан глаз. В галерее Жакоба он нашел самые разные произведения. Кое-что относилось к дегенеративному искусству и будет, само собой, сожжено, но были там и хорошие вещи. В доме Жакоба наверняка есть еще полотна. У Шмида складывалось впечатление, что реестр имущества Жакоба куда интереснее самого владельца. Шмид бродил по галерее до сумерек. Перед уходом он взял маленький эскиз
На обратном пути он снова зашел в дом на улице Соссей и велел привести Жакоба в комнату для допросов. Там его усадили и привязали к стулу.
Шмид сказал галеристу, что ему сообщили о существовании маршрута для побега из страны и что он хочет больше узнать о нем.
Жакоб сказал, что, если такой маршрут и существует, он о нем ничего не знает.
Тогда Шмид взял щипцы и вырвал Жакобу ноготь. Тот закричал.
– Да, это больно, – сказал Шмид. – Ваш друг Абрахам что-то знал о маршруте? Не поэтому ли вы искали его?
Жакоб сказал, что нет. Тогда Шмид повторил прием, и Жакоб снова закричал.
– Если бы я мог сбежать, разве остался бы я здесь? – всхлипывая, проговорил галерист.
На этом Шмид решил закончить. Он приказал поместить Жакоба обратно в камеру и распорядился, чтобы к утру привели для допроса его жену.
Семилетняя Лайла Жакоб была сообразительной девочкой. Вчера ее отец не пришел из галереи домой, мать отправилась его искать и вернулась в панике. Поначалу она не хотела говорить Лайле, что случилось, но потом передумала.
Когда она подошла к галерее, рассказала Сарина дочери, то увидела через окно, что внутри ходит человек в форме гестапо. Поэтому не зашла. Но люди в магазине по соседству сообщили, что мужа арестовали.
– Они придут и за нами, чтобы забрать нас в тюрьму, – сказала мать Лайле. – Всех нас. Ни в одном еврейском доме мы не будем в безопасности. – И она крепко-крепко обняла девочку, однако не сказала, что им делать.
Наступившее утро было почти обычным, и Лайла стала думать, что, может, ее отец вернется и все опять будет хорошо. Но в девять утра за их дверью застучали тяжелые шаги, и мать шепотом велела Лайле спрятаться как следует и не издавать ни звука.
– Подожди немного. Потом беги к кузине Элен, – торопливо шептала мать. – Она приютит тебя до тех пор, пока я не вернусь за тобой.
Лайла спряталась в шкафу. Она слышала, как открылась дверь и как какие-то мужчины увели ее мать с собой. Потом стало тихо.
Около часа Лайла ждала в квартире. Когда она приоткрыла дверь, на лестничной площадке никого не было. Она спустилась по ступенькам и выбежала на улицу Лафайет.
Оглядевшись, девочка зашагала в сторону вокзала дю-Нор, потому что кузина Элен жила как раз позади него. Ее путь лежал мимо маленькой площади, где стояла церковь и несколько скамеек. Лайла села на одну из них и стала думать о том, что собирается сделать.
Хотя ей было всего семь лет, Лайла всегда все обдумывала. У нее был логический и практичный ум. И чем больше она думала, тем больше сомневалась в том, что мама дала ей правильный совет. Если ни в одном еврейском доме они не будут в безопасности, то и в доме кузины Элен им находиться нельзя. Единственное надежное место, рассуждала девочка, – это дом, где нет евреев. И тогда она попыталась вспомнить, кто из ее знакомых не был евреем.
Наконец она припомнила, как ее отец показал ей один дом и сказал: