Парный танец
Шрифт:
Они чинно поднялись по лестнице - Гарри впереди, Люциус следом. В комнате плескалось закатное летнее солнце. Гарри шагнул к огромному окну.
– Я задёрну…
– Зачем?
– удивился Люциус.
Что тут можно ответить? Что он так привык? Действительно, бывшим подругам было бесполезно втолковывать, что раз уж парень ложится с девушкой в постель, то его не смутят лишние дюймы на бёдрах или складочка на животе. Но нет, всегда темнота или полумрак, они настаивали. И Гарри, в общем, это вполне устраивало. Он и сам-то себя красавцем не считал.
– Не нужно, - с мягким нажимом повторил Люциус, расстёгивая манжеты.
– Я… - он окинул замершего у окна Гарри внимательным взглядом и чуть улыбнулся.
–
В личном рейтинге самых возбуждающих фраз, Гарри бы поставил это на второе место. Он потянулся было к пуговицам на рубашке, но Люциус опять остановил его.
– Нет. Я сам, - он шагнул к кровати и, глянув на него, тихо произнёс: - Иди сюда.
О, гран-при рейтинга. А бывает в рейтингах гран-при? Примерно такие дурацкие мысли бродили в голове Гарри, когда он принял первый - лёгкий - поцелуй. Ладони Люциуса спустились по его спине, чуть задержались на ягодицах, огладили бёдра, а потом легли на грудь. Не прерывая поцелуя, он занялся рубашкой Гарри. Тот и сам не заметил, как оказался на кровати, полураздетый, и настойчивые губы скользили по его шее, а пальцы нежно пощипывали маленькие чувствительные соски. Он судорожно выдохнул, ощущая, как поцелуи влажной змейкой стекли ниже: Люциус увлечённо исследовал его ключицы, грудь и…
– А почему не лев?
– горячее дыхание обожгло живот.
– Что?
– Гарри приподнялся на локтях.
– А, ты про татуировку, - с недавних пор над его пупком вздымался в прыжке маленький бирюзовый дельфинчик.
– Сделал неделю назад, в память о море. Я там впервые побывал прошлым летом. На тёплом, в смысле.
Гарри было очень тяжело говорить связными фразами, но Люциус не спешил.
– Первый раз на море, вот как, - задумчиво произнёс он, поглаживая дельфинчика. А потом нагнулся, и Гарри ощутил росчерк острого кончика языка по контуру рисунка. Он закрыл глаза.
– И правда солёный, - выдохнул Люциус.
В следующие несколько минут, Гарри узнал о наличии у себя ещё одной эрогенной зоны - где-то там, в районе дельфинчика. Он изо всех сил сдерживался, чтобы не вцепиться Люциусу в плечи, умоляя, требуя большего, и тот, конечно, заметил.
– Нравится?
– дразнящий след языка протянулся над кромкой джинсов.
– Хочешь ещё?
– Иначе бы… я здесь не лежал, - его пока хватало на иронию. Люциус одобрительно хмыкнул. Его ладонь тяжело опустилась на пах Гарри, сквозь ткань сжимая напряжённый член - сильно, почти грубо. Так, как надо.
– М-м…
– А если я захочу того, от чего ты так мило шарахнулся позавчера - позволишь?
– промурлыкал Люциус, слегка двинув рукой.
– Я… да.
– А если захочу большего - тоже?
– хватка ослабла, но ладонь сползла ниже, чуть надавила, заставляя развести ноги.
– Да…
– Прекрасно, будем считать, что я поймал тебя на слове, - Люциус игриво чмокнул его в пупок и стёк с постели. Гарри, перевернувшись на живот, наблюдал. Сначала на спинку кресла аккуратным облаком опустилась рубашка, и Люциус повернулся у нему. Стройный, ближе к худощавому; удлинённые мускулы плавно перекатываются под сливочной кожей; несколько тонких шрамов, словно от Режущего. Хотя, почему «словно»? Скорее всего. Прежде чем сбросить брюки, Люциус извлёк из карманов палочку и нечто маленькое, блестящее. Гарри прищурился.
– Энгоргио, - на постель плюхнулся флакон с чем-то прозрачным.
– О-о-о!
– Гарри был в восторге.
– Неужели пальмовое масло?
– Именно. Очищенное и обогащённое, рекомендую, - Люциус выскользнул из брюк.
– И давно ты его с собой носишь?
– С первой встречи, - невозмутимо. Гарри прыснул. А потом Люциус разделся полностью, и стало не до смеха. Солнечные лучи тёплой охрой рассыпались по его коже, золотили невидимые светлые волоски на руках, груди и
Гарри думал, что готов, но лёгкого прикосновения смазанных пальцев оказалось достаточно, чтобы тело предательски напряглось. Чёрт. Он уставился в потолок, стараясь дышать глубже, но получалось не очень. Пальцы замерли.
– Думаешь об Англии?
– спросил Люциус.
– Э-э… Что?
– Я говорю: посмотри на меня.
Гарри послушно перевёл взгляд. Люциус смотрел на него, чуть склонив голову.
– Между прочим, я тоже волнуюсь, - выдал он.
– Ты-то чего?
– удивился Гарри.
– Ну как же: не каждый день в твоей постели оказывается национальный герой, - пальцы возобновили деликатные поглаживания.
– А-а, чувствуешь себя причастным к истории?
– Гарри улыбался.
– Скорее, как в музее, - указательный палец легонько надавил, проникая внутрь.
– Чёрт, зачем ты это сказал - я кажусь себя какой-то редкой мумией.
– Хм, а почему не прекрасным полотном?
– теперь улыбался и Люциус.
– Нет уж, должность прекрасного полотна в этой койке занята, - проворчал Гарри, прислушиваясь к своим ощущениям. Неприятно, но не более.
– Потрясающе. Люциус Малфой и койка. Я польщён.
– Нет, а ты чего хотел - с плебеем же связался…
Наверно, надо было как-то по-другому - серьёзно, красиво, без дурацких шуточек. Но у них вышло именно так. А когда очередной нервный смешок Гарри сменился изумлённым полувскриком-полувздохом, когда Люциус поцеловал его коротко и жадно, шутки закончились. Он растягивал его неторопливо и входил осторожно, понемногу раздвигая неуступчивые тугие мышцы, но всё равно было больно. Гарри позабыл, что собирался всеми силами избегать мученического выражения лица, и зажмурился, мечтая выдохнуть: он чувствовал себя бабочкой, насаженной на раскалённую тупую иглу. А Люциус просто ждал. Одной рукой он придерживал Гарри за бедро, а другой гладил по шее, груди, животу. Гарри ощутил прикосновение к члену и ниже, а потом… Он изумлённо распахнул глаза. Люциус, чуть откинувшись назад, смотрел туда, где соединялись их тела; в какой-то момент он протянул руку и кончиком пальца очертил дугу по натянувшейся вокруг его члена кожице - слева направо и наоборот, медленно-медленно. И от этой простой и бесконечно интимной ласки Гарри точно током ударило. Он выдохнул, расслабляясь, и взмолился:
– Давай… уже.
Люциус наклонился, лизнул его в пересохшие губы и прошептал:
– Нам некуда спешить.
И следующий час (два, три, сутки, неделя?) показал, что действительно - некуда. Мир Гарри состоял теперь из медленного скольжения, горячей тяжести чужого тела, вкуса соли на губах и беспорядочных задыхающихся поцелуев. От каждого движения Люциуса внизу живота словно бурлила огненная лава, а сердце стучало так, что заглушало чьи-то - может, его?
– тихие стоны. Гарри отзывался, прижимаясь к нему, двигался навстречу, пока их жар не стал одним целым: рука Люциуса сжала его член, даря особое - до боли, до крика - наслаждение, а он, кончая, стиснул его внутри, заставляя последовать за собой.