Партизаны Подпольной Луны
Шрифт:
Выфху раздирался между долгом быть при Господах и госте, желанием поскорее смыться от жены и, в то же время, до него начало доходить, зачем Альбине его… язык.
Он и высунул его. Она потрогала пальцем кончик и хитро улыбнулась.
Выфху улыбнулся ей, как был, с распахнутым ртом и высунутым языком. Выглядел он при этом абсолютным идиотом.
– Язык-то бериги, шалун. Всё без слов схватываешь. Экий ты молодец. А будешь умело им орудовать, ни за што ни уйду к другому. Если только высокорожденный отец позовёт, тогда уж извиняй.
Рот-то закрой, а то стоишь, как есть, чучила.
– Понял я тибя, о Альбина. Но неужли
– Да если и грех сие, то невеликий, ибо не делает разницы Господин Снепиус Малефиций между рабынями - кто ему кем приходиться, то ли матерью его сына или дочери, то ли самоёй дочерью. Ну да матерь мою Господин Малефиций давно уже в камору, бывшую брачной нашей с тобою, несчастливую, отправил. Да и большинство дочерей уж были брюхаты от него.
Сие же обныкновенно еси - пояти молоденьких, а не таких старых, как он сам али супружница евой…
Ой, смотри, Выфху, язык-то откушу, сибя не уважу, ежели проговоришься ты о словесах моих ниразумныих о Господине Малефиции. Ведь это в него уродилась я не черновласой, как остальные, а русою. Силён он был с матерью моею, и долго ещё после моего рождения призывал он матерь мою к себе, жилая зачать снова дитятю белокурого, мальчика. Но родела матерь моя мёртвого мальчонку. С тех пор разгневался Господин дома… ой, ну тогдашний, и изгнал матерь мою из опочевальни сваея навсегда.
– Но есть у меня и братец по матери, ибо, будучи долго в наложнецах у Господина до… Малефиция, превыкла она ко ласкам мужеским. Вот и сошлась с рабом одним. Имени я его не помню, помер он в позапрошлый год по весне на пашне господской. Ел плохо зимой, вот на вспашку своей доли по весне, атвидённой ему Господином Таррвой и Господином Фунной, сил и не осталось. А ведь всё от того, что зубы у него, ну прям, как у Господина Северуса, были - гнилые, да неровные, и выпали все до одного, до последнего.
Ой, да что это меня словно демоны да ламии суйчас за язык-то всё тянуть. Не проговорись, слышь, Выфху, Господину дома, али Господину Таррве, не то бить меня будут, к столбу привязав, за злословие на Господ. А ведь зима-то нонче суровая, а на меня все мужики пялеться будут.
А? Каково тебе после этого со мною играть? Языком-то?
– Ох, отстань, женщина. Совсем от тебя голова трещит. Трещотка еси ты, Альбина, сущая сорока. Пусти, к Господам пойду! А ты стой здесь, ибо ежели они и вправду дерутся, нужно будет звать Господина Малефиция. Он всё ж отец им, кроме, ко щастию, сего страхоила.
– А вот мне нравится драгоценный гость нашего Господина дома! Такой скромненький, да хорошенький, да какие глазки-то у него необычненькие…
Выфху закрыл дверь перед носом сожительницы. Но в душе он был доволен. Сможет, значится, удовлетворить женщину, пока язык не стешет об её пи… вагину. И не знал Выфху, что… туда заставит его сожительница похотливая руку чуть не по локоть засовывать, а языком снаружи себя полировать. Бедный Выфху! Поистине жестокая расплата за холодные бараньи бока! Жестоким стал новый Господин дома, а всё ведь из-за выблядка сего, взявшегося откуда-то в военном походе на варваров. Но на гвасинг он не похож, а всё-таки какой-то он ненастоящий, словно из глины вылепленный, несуразный, угловатый,
Выфху провожал долгими взглядами чародеев, насылающих друг на друга слова, вроде : «Повелеваю», «Закончить волшебство!», «Призываю волшебную палочку!», что-то непонятное на букву «Э», и даже страшное слово : «Распять». Правда, после этого слова волшебство, как они называли чародейства невиданные и фокусы, уж получше тех, что на торжище по праздникам показывают, быстро прекратили.
– Я убью его, Северус! Клянусь Марсом - Воителем убью! Прекрати волшебство! Сейчас же! Ava…
– Стой, Квотриус! Заклинаю тебя, повелеваю тебе сей же момент отпустить ни в чём не повинного Гарольдуса! Это я опять во всём виновен! Я, и только я призвал его к поцелуям и ласкам, ты же слышал!
– На меня твоё «Повелеваю» не действует, знай впредь о сием.
– Да… Когда успел ты научиться освобождаться от сильнейшего заклинания сего, о Квотриус?
– с искренним удивлением спросил растерянный Снейп.
– То не твоё дело.
– Так ты нагло прочитал у меня в уме, опять без спроса, запретное - как делается таковое! Воришка!
– Ах, ужели я и вором стал?
Тогда распрощайся со мною! Выбирай! Сейчас или ни…
– Silencio!
Квотриус замычал, но сбросить заклинание обычными силами не сумел. Тогда он впервые после неудачного в некоторых отношениях общения со Стихиями мысленно призвал Стихию Воздуха, чтобы произнести Убийственное заклинание для себя. Ведь это же так просто - пожелать умереть. И вовсе незачем биться головой о стену, как незачем и вскрывать себе вены. Только пожелать сильнее потому, что нет проводника - палочки, чтобы направить её в сердце.
Волшебная палочка, как и любовь, одна на двоих, оказалась в руке Северуса. Как и сердце Квотриуса, жаждающее в ответ на любовь свою занимать всё сердце возлюбленного брата, а не половинку его, отдав вторую этому безобразному Гарольдусу. Гарольдусу, которого убивать уже нет смысла. Ясно, что его с Северусом любовь закончилась, изжила самое себя. Непостоянным оказался возлюбленный и жестокий Господин дома, такой суровый северный ветер Квотриуса. Вот и сейчас - время северного ветра, время мороза и метелей.
Время умереть.
И Квотриус широко открыл рот и вдохнул воздух в запёкшиеся лёгкие. Стихия объяла его, но внезапно Северус упал к его ногам - Северус, чистокровный маг, к ногам полукровки!
– и воскликнул:
– Пожалуйста, не делай этого! Ради нас с тобою, нашей любви, которая, поверь, никуда не исчезла! Просто поверь мне! Но прими, как данность, что я люблю и Гарольдуса, Гарри! Не убивай никого, прошу, молю, Квотри-у-у-с…
Глава 7.
Стихия Воздуха разметала со стола блюда и чаши, разворошила пристольные подушки. Волосы Квотриуса, так и не подстриженные с самого отправления в поход и потому значительно отросшие, теребил мягкий ветерок. На коленопреклонённого Северуса и оставшегося в одиночестве недоумевающего Гарри, дул обжигающий ледяной вихрь, готовящийся по первой же команде Повелителя Стихий разнести их на мельчайщие кусочки, так, что нечего будет хоронить. Но Северус, да и Гарри думали не о смерти. Оба отчаянно желали жить и вместе встретить счастливое Рождество четыреста двадцать пятого года.