Партизаны Подпольной Луны
Шрифт:
– А не влюблён ли ты, о Квотриус, светоч души моей, в некую знатную патрицианку?
– О, нет, мой возлюбленный, отнюдь. Желаю я делить ложе только с тобою. И не нужны мне все женщины мира, какими бы прекрасными ни были они. Всех затмеваешь ты для меня правильным, строгим обликом своим, но так часто за время, прошедшее со свадьбы твоей, печальным. Чего ищешь ты? Чего желаешь? Может, бежишь ты чего-то? Молю, Северу-ус, расскажи мне всё, что мучает тебя, твоему, всё ещё, надеюсь, возлюбленному. Или не осталось места боле для ничтожного полукровки в сердце твоём, о высокорожденный патриций
– Занимаешь ты большую часть его. Оставшаяся же распределена между думами о грядущем и… Гарри.
– О, снова бесплодные мысли сии! Что же или кто занимает тебя боле - Гарольдус и грешная любовь твоя к юноше нежному, отталкивающе некрасивому или пути неведомые попадания в то, далёкое, «твоё» и его время?
– Пожалуй, боле занимает меня то, что не хочешь, отказываешься ты даже посодействовать мне и Гарольдусу в передвижении во времени, о звезда моя нездешняя, Квотриус мой, такой любимый и… желанный.
Северус нарочито сделал паузу, чтобы обратить внимание брата, да, всё ещё возлюбленного, на эту желанность.
– Ещё одна капелька мёда. Может, удастся его таки задобрить? Ведь любит же, любит сильно, вот и не хочет отпускать.
Ну и пускай его, мы с Гарри и сами попробуем прорваться,– подумал Снейп.
Вместо ответа Квотриус создал настоящую гаванскую сигару, но… в папиросной бумаге. По всей видимости, он прочитал в голове Северуса описание или даже вид такой странной штуковины для курения, но задумался и по привычке подумал о заклинании Созидания Оболочки.
Для брата, мыслями находящегося уже в далёкой такой желанной весне, паводке, когда можно будет попробовать воду из развесёлого, журчащего, большого ручья - того самого маленького ключевого родничка, который в своё время - о, всего пара - тройка месяцев тому!
– сработавшего, как порт-ключ, доставивший его, Северуса, в труднонаходимый монастырь Святого Креста.
Может быть, всё-таки удастся ускользнуть из… этого времени, представив, к примеру, Большой ли Зал, свои ли апартаменты? Но куда роскошнее - появиться в обносках когда-то ладного костюма прямо перед стариной Альбусом в его кабинете!..
Хотя, вряд ли у него, Сева, получится. Ведь он зациклил время, дери его Мордред! Но, может, только для себя, а не для… Гарри?
… Ремус Люпин, господин Директор Хогвартса, смог аппарировать в Хогсмид и вскоре войти в означенный замок, тайком, под Полиморфным зельем, обратившись в профессора Северуса Северуса. Благо, Рем нашёл в своём приятном во всех отношениях, кроме отсутствия хозяина, убежище - Гоустл-Холле - один, но длинный волос Сева, жёсткий, вьющийся. Волею случая его не заметили домашние эльфы, убирающиеся в этом помещении наскоро - они боялись изображений прежних Хозяев.
Ведь многие из эльфов помнили ещё прадеда Северуса. А характеры у прежних Хозяев, были, у-у, какие!
В общем, Ремус нашёл драгоценный волос на ковре в печальном холле - поминальнице славных графов Снейп. Среди портретов мужчин здесь не было ни одного женского, кроме довольно неумело намалёванной парсуны одной дамы в сюрко* с колеретт* * и сложном головном уборе атур-а-баньер* * * .
Ремус запомнил всё, что
А художник, привыкший рисовать миниатюры, больше свойственные веку пятнадцатому, кажется, большее внимание посвятил вышивке на колеретт, чем лицу герцогини. У этой женщины была богатая история, и ради её заслуг в семье, тогда ещё просто лордов Снейп, её парсуна и украшала «мемориал».
… По законам домашних эльфов они не могли подчиняться полностью и считать Хозяевами более двух волшебников. Поэтому у Нарциссы были свои собственные домашние эльфы. Да, Люциус сделал всё, чтобы… внутри его дома миледи не нуждалась бы ни в чём. Вот только платья ей шила портниха - грязнокровка, но очень умелая в своём деле девица. Она проживала в одной из служб Мэнора, чтобы не вытряхивать сор из «избы» и не распускать сплетни об одинокой жизни своей капризной миледи даже среди низкосортных магов.
Платья по каталогу Нарцисса никогда не выбирала, считая их предосудительными, слишком нескромными, порочными, недостойными приличной леди и тэ дэ. Зато к редким выходам в свет готовилась с тщанием светской барышни, впервые после школы вывозимой «напоказ».
Она в огромных количествах обкладывалась каталогами бальных танцев и покупала только готовые платья, те, что не нуждались в дополнительных примерках и подгонках - это было запрещено лордом Малфоем.
Так и одевала леди Малфой непригнанные по её нестандартной фигуре платья, излишне вызывающие и открытые, из декольте которых едва не виднелись соски.
А что поделать? Муж ведь запретил аппарацию к воротам Малфой-мэнора опытных портних, но предоставил всего одну. Ту, что умела лишь шить домашние, закрытые платья, хорошо ещё, что с приятно шуршащими шлейфами. Не то Нарцисса передвигалась бы по замку ночами, когда ей, как всегда, не спалось, как призрак. А так хоть шорох шлейфов выдавал её присутствие на втором этаже, рядом со спальней сына… и отца.
Она слышала их возню, стоны и страстные вскрики, и ей внезапно становилось жарко, а трусики её намокали.
В своих комнатах портниха, будучи девицей общительной, весело проводила время с многочисленной мужской обслугой громадных конюшень. К своему великому счастью, она была блядью столь отменной, что ни разу не залетала.
В конюшнях содержались и арабские скакуны, и английские чистокровные, и даже прекрасные, сухопарые, разномастные ахалтекинцы, сам Люциус уже забыл, из какой страны, что-то похожее на Турэччину, как говорят шотландцы, но со «станом» на конце* * * * . Из какого-то маггловского государства, известного в мире волшебников только этими породистыми животными, взращёнными в пустынях.