Партизаны Подпольной Луны
Шрифт:
– А как же одинокий друг твой… там, во времени твоём?
Да будет благословение моё на соединение твоё любовное с ним, дабы не одиноки были вы оба, - произнёс брат торжественно.
– Но… не люблю я его, как мужчина мужчину. Только, как друга.
– Подружись же с ним теснее. Пусть у вас не будет любови истинной, но будет что-то вроде любви - дружбы.
– Да, верняк, что так и получится. Не век же мне вековать в одиночестве. Я теперь и представить себе не могу себя одного… там.
Глава 38.
Северус снова перешёл на вульгарную латынь, но на
– Но пускай его, значит, так легче говорить прекрасному моему, но несчастному брату, мне о горестях своих.
Милосердные боги! Как же он красив сейчас! И, хоть глаза его не светятся, как обычно, серебром, но взгляд их обволакивает, словно плотная заморская, тяжёлая, чёрная с золотыми узорами, парча.
– Как прекрасен весь - весь!
– облик его, сребряноликий, а сам он таковой тонкий, словно осинка молодая! Да и вновь мой Северус выглядит ещё более помолодевшим. Неужли сие есть волшебство Гарольдуса? Кажется, брату моему возлюбленному паче жизни сейчас лет семнадцать, и ни годом боле.
И в эту ночь полнолуния будем мы принадлежать друг другу, словно бы и нет на свете Гарольдуса, ведь сказал же Северус, светоч жизни моей, цветок мой солнечный, источающий ароматы летние трав луговых спелых, с колосьями налитыми, и цветов всех, что растут на Альбионе, словно бы собранных вместе, на едином преобширном лугу, и зелени дерев, ещё не утомлённых зноем, что не любит он больше драгоценного гос…
– О, полнолуние! Будь ты проклято семь раз! Нельзя нам с братом любить друг друга, когда лик Селены полон! Придётся ждать сумерек утренних, но брат же уйдёт, как обычно, к супруге своей, дабы поспать и проснуться рядом с нею, чреватою, и была спокойна и она, и утроба её.
Мне же остаётся только ждать обычного, тёмного утра. Да будет ли тёмным оно, раз на небесах ни облачка нет?! Затянется ли лик Сола Всесветлого, дары земли производящего с позволения Юпитера - Громовержца, благословенными облаками, дабы можно нам было сойтись в любови необъятной, такой, что жить я без Северуса, северного ветра моего, уж не могу вовсе?.. Печалуюсь я, когда ревность овладевает естеством моим, слишком сильно.
– Не печалуйся так, брат мой Квотриус, звезда моя нездешняя, неотмирная, неведомо, из созвездия коего, что Селена показывает свой лик сейчас.
А давай наплюём на её наглую светящуюся, когда не нужно рожу, и приступим друг к другу!
– прочитав мысли Квотриуса глаза в глаза, как обычно, сказал Северус.
– А давай!
Квотриус, раззадорившись, тоже ответил на языке черни. О, он мог бы, если бы умел, сказать сии благословенные слова на языке даже варваров диких, лишь бы Северус не отказался от стремления своего быть с ним.
… Ремус открыл подслеповатые из-за крови, коркой засохшей на
– Ремус, как ты? Я не хотела тревожить твой сон, но сейчас отлевитирую тебя в ванну с целебными равами. Я, едва лишь увидев тебя в первый раз, поняла, какие тебе понадобятся. Да и стремление моё… Одним, словом, она уже готова, надо только подогреть воду. Ещё раз.
– Я же… убил себя. Я знаю это потому, что был в Междумирье, не как гость, а как призванный в Посмертие.
– Я… Я… В общем, я вернула тебя к жизни. Ты так устал - ещё бы, спать с девственницей, да ещё когда сам еле жив. Но у тебя получилось, мой родной. Мне даже почти не было больно, а потом… Потом стало необычайно хорошо. Ты такой… сильный, что сумел после дефлорации доставить мне… как же это, а, оргазм.
– Жаль, ты не зачал мне дитя. Мальчика ли, девочку - дитя осталось бы мне, как напоминание об этой незабываемой ночи. Я же знаю, что в… нормальном состоянии ты не пошёл бы на… такой шаг. И я так и осталась бы девственницей навсегда или… до следующей Полной Луны. Больше ждать я не могла.
– Но, Луна! Как могла ты доверить свою невинность грязному, окровавленному, имеющего «миленького дружка», да и бездушно…
– Есть у тебя душа, Ремус, возлюбленный мой первый и единственный. Знаю я это и не спрашивай, откуда. Просто знаю. Если хочешь, то поверю я в твоё, чуть было не состоявшееся Большое Путешествие, в какое попал, к примеру прежний господин Директор Альбус Дамблдор. Вот его было уже не спасти - он же не оборотень, для которого любящая, невинная девица есть всё - и лекарство от ликантропии, и средство возвращения из уже начавшегося пути в Посмертие.
– Но… я даже не помню ничего… этого, Луна! Разве не обидно тебе?
– Это я наложила на тебя заклинание Частичного Забвения, чтобы не смущаться самой впредь, видя тебя, как своего начальника.
– И как ты вообще так быстро обернулась? Я имею в виду малое, должно быть, время между первым твоим появлением, как призрака, но с присущим тебе… тогда запахом в запертой, вообще-то, на самые сильные Запирающия заклинания, комнате и вторым, когда я порвал себе к зелёным ебеням… О, о, прошу прощения… На кусманчики. Маленькие такие, неаппетитные.
– Ты порвал себя не на кусманчики, как ты выражаешься.
Луна произнесла это, только лишь отлевитировав голого Ремуса в нежную, тёплую, приятно пахнущую ароматными травами, ванну. Она пошептала над водой, и тотчас жжение в ранах, нанесённых самому себе Ремусом, усилилось - травы начали производить свою исцеляющую работу, но Люпину стало неловко под пристальным взглядом мисс Лавгуд, устремлённого с каким-то потаённым желанием, на него, нагого.
Бывший, да, теперь уже бывший оборотень быстро нырнул в желтовато-зелёную воду и омыл себе лицо. Потом, вынырнув, с радостью понял, что очень хочет поиграться с миленьким. И так ему этого захотелось, что он уж и не знал, как попросить мисс Лавгуд, на которой он, как честный человек, должен будет теперь жениться, сходить в его спальню за милым сердцу и… жопе другом.