Партизаны Подпольной Луны
Шрифт:
Колдомедик понял, что попался в какую-то семейную афёру и решил найти обходной путь, чтобы всем был полный плезир - и ему, и милорду. Последний оказался явно не рад, что целитель не осведомил его заблаговременно о своём визите к миледи.
Ну что ж, мистер Палмер наверстает упущенное прямо сейчас, а заодно и выяснит, почему миледи буквально умоляла его прописать ей, такой цветущей на вид, не настойку эхинацеи, а именно тинктуру женьшеня, много более сильного средства для страдающих анемией. И на анемичную миледи Малфой явно не походила. Цвет лица, как всегда, фарфоровый, словно светящийся изнутри, вот в глазах, правда, тревога
Глава 35.
Обыкновенно, даже болея, миледи Малфой выглядела строгой и неприступной и уж до какого-то… заигрывания с целителем, точно, никогда не опускалась. А тут - стремительное расхаживание по будуару, в который она впервые допустила колдомедика, резкие, рваные жесты, вопросительные, глаза в глаза, взгляды, нервные шуточки по поводу своего нездоровья, в котором она так убеждала его, такого милого и добропорядочного мистера Палмера.
Наконец, получив обещание целителя не тревожить мужа по пустякам, она велела доставить желаемую настойку в тот же день, воспользовавшись, как всегда, каминной связью, отлаженной с очень немногими персонами, среди которых, разумеется, был семейный, столь необходимый, колдомедик.
Когда женьшень - большой пузырь - был передан леди, она впервые улыбнулась, но так неприятно, словно бы… зловеще и мстительно. Но уж точно не по отношению к нему, Джобиусу, и на том спасибо. Уж он-то ни в какой-такой необычайной анемии миледи не был виновен, хотя и знал, что затеяла она какую-то авантюру не из простых.
Он лишь предупредил, в каких дозах принимать тонизирующее лекарство. Главное - не допускать передозировки! Это опасно для жизни. Не выдержит слабое сердце миледи слишком частого, зашкаливающего ритма и остановится.
… Но Нарцисса рискнула и приняла зелье, как говаривали за завтраком «бывалые» леди, именно в роли абортирующего, вагинально. И вот тут уж ей досталось на самые сладкие орешки. Такой боли она не испытывала никогда, даже при родах. Нутро жгло невиданным огнём, она согнулась пополам, а потом, потушив камин в спальне и заперевшись на самое сильное заклинание, которое только знала, повалилась в судорогах боли на постель. Так вот, какова ты, цена одной ночи! Но… какой!
– исполненной настоящей страсти…
Нарцисса старалась не думать о предательстве любовника, такого непостоянного, как северный ветер, то обжигающего изнутри дуновением немереной, ещё не потраченной, как она наивно верила до сих пор, мужской силы, то легко овевающим свежайшим морским бризом разгорячённое, неприятно потное тело, тотчас высушивая его без каких-либо заклинаний, это она точно помнила.
Она стала вспоминать тонкие черты любовника и… нашла их мелкими.
Она стала вспоминать его резкие, выверенные жесты, пока они разговаривали, и нашла их… грубыми и неотточенными.
Да всё, что было хорошего и приятного в Гедеоне, теперь казалось ей верхом несветскости. А это для дамы из бомонда - самый большой грех, какой только может существовать на свете, особенно ввиду их близости.
Но вот и кровь пошла, и стало немного легче, а потом вдруг пришло нечто, сродни схваткам, такое же мучительное и резкое. Живот болеть перестал, но заболела матка, словно её выжгли
Адски болели залитые спиртовой вытяжкой корня женьшеня влагалище и все женские органы, казалось, жидкость выжигает даже яичники.
Это было невыносимо больно, так, что Нарцисса с воем вцепилась зубами в руку и прокусила кожу на тонком запястьи. Но и этого ей оказалось мало - она чувствовала, что хочет убить грубого, да, прямо сейчас, немедленно, этого некрасивого, похотливого, не позаботившегося о ней Гедеона. Но его не было. А вот если бы он оказался в пределах действия горячей руки Нарциссы с зажатой для Обезболивающих заклинаний волшебной палочкой, то ему, считай, крупно не повезло. Если учесть, что он был бы без своей единственной постоянной подруги - волшебной палочки, с которой он не расстался, даже овладевая похотливой великосветской бабой, просто держа руку с ней под подушкой.
Нарцисса в таких коротких перерывах между схватками, на фоне постоянного жжения в матке и вагине, мечтала… Вот бы замучать его Круциатусом или повелеть под Imperio сделать себе харакири её ножичком для разрезания бумажных страниц маггловских французских любовных романов.
Но она бы не справилась даже с безоружным человеком, а вот парочку не посмеющих защищаться от Хозяйки эльфов засадировать - на это её сил хватит, раз не удаётся собрать волю для «светлых» Обезболивающих заклинаний. Черномагических же она не знала, да и всё равно они потребовали бы сосредоточенности, сконцентрированности на их выполнении, а ни тем, ни другим Нарцисса, глухо воющая от нестерпимой боли и кусающая ни в чём не повинную подушку, сейчас не обладала.
Она собралась с последними силами и трижды щёлкнула пальцами. С каким же трудом дался ей этот жест! На вызов Хозяйки пришли две эльфихи в гламурных, розовых, шёлковых наволочках. Нарцисса потянулась за палочкой и произнесла заплетающимся голосом:
– Crucio…
Заклинание, разумеется, не сработало.
Тогда леди Малфой со всей ненавистью, представила, что перед ней на алтарном камне, который до сих пор хранится в винных подвалах Мэнора с клетками «из-под» людей - магглов и грязнокровок, лежит связанный Гедеон. Хорошенько зажмурилась и, волей абстрагируясь от нахлынувшей боли, произнесла два раза Распинающее заклинание, но… промахнулась. Смотреть же надо, когда заклинание наложить хочешь, на объект приложения магического потенциала, а не с закрытыми глазами в потолок волшебную палочку направлять.
Она не успела произнести : «Finite incantatem», как на неё сверху пала боль, страшная, перемалывающая мышцы и кости в одно целое, стирающая извилины в мозгу, сила собственной ненависти… к Гедеону.
… Взламывали дверь спальни миледи долго и безуспешно два специально нанятых Аурора, а когда взломали, то тихо отошли в сторону, пропуская двух мужчин, одним из которых был сам лорд Малфой. Его ожидала огромная утрата. Но Люциуса начало выворачивать наизнанку почти сразу же, едва он увидел разлагающийся труп жены с уже вытекшими глазами и проваленными челюстями и носом. Остатки губ были распахнуты в беззвучном вопле, тело искорёжено, как сломанный остов, руки и ноги посинели и раздулись, кожа на пальцах под жутко отросшими ногтями лопнула, из ран вытекла кровь с трупным ядом. Тело лежало в огромнейшей луже засохшей крови, запачкавшей весь низ её пеньюара.