Паруса смерти
Шрифт:
— Я тоже рад, что ты не родился ваниром,— ухмыльнулся капитан Грейп.— Однако давай лучше перейдем к делу. Хватит болтать о пустяках.
— В этом я совершенно согласен с тобой, мой прямолинейный приятель,— кивнул Енси.— Однако я не думаю, что нам стоит обсуждать эти дела вот так — крича о них на все Барахские острова. Предлагаю встретиться в каюте моего корабля, «Грома». Я приглашаю тебя на обед, ванир.— Сказав это, капитан Енси повернулся к берегу и помахал рукой. По его сигналу цепь, перегораживавшая пролив, с плеском и звоном ушла под воду, освобождая тем самым путь кораблям.
Поднявшись на борт «Грома», капитан Грейп принялся самым
Бараханский корабль очень сильно отличался от «Морского Дракона» и вообще от тех кораблей, к которым привыкли ваниры. На носу и корме его высились квадратные башенки, предназначенные для лучников и для установки катапульт. Навряд ли «Гром» был особо поворотлив под парусом, ведь эти башенки должны были оказывать довольно сильное сопротивление ветру. Но, судя по всему, парус и не являлся основным средством, предназначенным для придания хода этому кораблю. «Гром» был галерой, причем гребцами на ней были не члены команды, а пленники-рабы.
— Что ты думаешь об этом? — вполголоса спросил капитан сопровождавшего его Орма.
— Похоже, бараханцы не очень-то любят работать,— сдержанно ответил старик.
— Да, я предпочел бы грести до кровавых мозолей, чем иметь на палубе своего корабля сотни полторы свирепых волков, готовых вонзить в тебя зубы, пусть даже они и прикованы цепями. Эти гребцы должны люто ненавидеть своих хозяев, а здесь их будет побольше, чем членов команды.
— Действительно, вся надежда — на крепость цепей,— согласился Орм.
Вслед за капитаном Енси они пошли по длинному мостику, тянущемуся посреди палубы от носа до кормы корабля. Их преследовали тяжелые, уничтожающие взгляды рабов, что располагались в несколько рядов справа и слева от мостика. Казалось, их ненависть липла к коже подобно горячей смоле.
— Говорят, когда гребцы-рабы бунтуют, то это оказывается хуже, чем пожар посреди моря. Верно? — спросил Грейп.
— У меня такого еще не было, хотя должен признаться, кое-кто сумел сбежать,— ответил Енси, не оборачиваясь и не сбавляя шага.— Но от других людей я много раз слышал, что подобное восстание — это действительно ужасное событие… для команды, разумеется. Чтобы такого не произошло, на некоторых кораблях даже подрезают гребцам сухожилия на ногах. Но я предпочитаю этого не делать: ведь после такой операции раб гребет гораздо хуже, так как не может как следует упираться ступнями.
Даже Грейпа, отнюдь не отличавшегося особой чувствительностью, передернуло при этих словах.
— Лучше всего крепкие цепи, которые надежно закреплены в палубе,— продолжал разглагольствовать Енси.— И, повторяю, попыток бунта у меня не было. Ни одной за два десятка лет… Однако мы пришли. Покорнейше прошу воспользоваться моим гостеприимством.
Если в одежде капитан Енси был сама скромность, то на другие привычки это не распространялось. Каюта его занимала все пространство под кормовой башенкой и была украшена позолоченной резьбой и коврами. А когда трое слуг внесли и стали расставлять на полированном столе многочисленные блюда и тарелки с яствами, серебряные кувшины, судя по запаху, наполненные винами, способными усладить вкус самого тонкого ценителя, вазы с виноградом, орехами и фруктами, стало ясно, что капитан весьма взыскателен в выборе пищи.
— Присаживайтесь к столу,— гостеприимно предложил Старая Гиена, жестом выпроваживая из каюты слуг и запирая за ними дверь на щеколду.
Все
Когда оба бойца оказались в воде, девушка поспешно перешла к широкому, локтя в четыре-пять, проему, отгороженному от водного пространства двумя толстыми канатами, протянутыми — один на уровне груди, другой — в локте от палубы. Именно в этом проеме перед боем устанавливался абордажный мостик — когтистая драконья лапа.
Противники меж тем скрылись под водой, и накал страстей на борту «Морского Дракона» достиг своего пика. А когда стало понятно, что они больше не покажутся на поверхности, предпочтя смерть поражению, над морем воцарилась почтительная, даже благоговейная тишина. Потом капитан Грейп стал перекрикиваться с каким-то старикашкой, показавшимся на носу бараханского корабля, и напряжение немного спало.
— Ты видела? Нет, ты все видела? — раздался позади Сони хрипловатый от волнения басок.
Девушка обернулась. Перед нею стояли двое здоровенных, с первого взгляда ничем не отличавшихся друг от друга молодых парней: широкие лица, серые, почти круглые глаза, длинные белокурые волосы и начавшие пробиваться бородки.
Радостные улыбки на их лицах тоже были одинаковые.
— Похоже, вам совсем не жалко этих воинов? — удивилась Соня.
— Жалко? — хором переспросили парни и заговорили, перебивая друг друга. Даже голоса у них были одинаковые: молодые ломающиеся баски, так что временами казалось, будто это говорит один человек.
— За что же их жалеть? Каждый настоящий мужчина мечтает о таком конце. О такой смерти. Ведь воин, погибший в бою, с оружием в руках, попадает в чертоги богов. Да, он пирует там с небожителями, ест жареное мясо и запивает его хмельным пивом.
— Вы считаете, что в чертогах небожителей пьют пиво? — не могла не улыбнуться девушка.
— А что же еще? — в один голос удивились парни. — Какой же еще напиток достоин того, чтобы его пили боги? Конечно, пиво! Его там варят в огромных котлах и черпают боевыми шлемами. Разве ты не знала этого?
— Кое-что такое слышала,— кивнула Соня, решив перевести разговор на другое: — А вы что, близнецы?
— Нет, не близнецы. Но мы братья. Это — Нефф, он на год старше меня. А я — Орефф. Мы — сыновья Таркила. Наш отец — знаменитый воин, но два года назад его ранили в руку. Теперь пальцы правой руки у него не гнутся, и наш отец не может удержать в ней меч. А то бы он обязательно отправился с нами в этот набег. Но из-за руки ему пришлось остаться дома, в Йомсе. А здорово ты нас удивила, когда выскочила из-за того тюка парусины!