Пастыри чудовищ
Шрифт:
— Все целы?
Хочу ей высказать кучу всего. Желательно — ором. Ор не получается, так что дышу-дышу-дышу, глотаю воздух с запахом дубовых листьев. Как лучшее питьё.
Грызи тем временем склоняется над Шипелкой, что-то быстро спрашивает, вливает в нее глоток бодрящего с пояса. Бросает коротко:
— Мел, присмотри, я на пять минут.
И пропадает.
Подхожу, смотрю. Даарду тоже жадно дышит. Зелень и коричневатость медленно смываются с кожи, остается бледность.
И остатки слёз на щеках.
—
Шипелка вяло кивает, рисует губами: «Воды». За водой приходится сходить к ближайшему ручью — спасибо, их тут несколько по всему саду. Складной стакан у меня всегда с собой.
Пока пою Хаату — подтягивается Моргойл. С вопросами типа: «Что это было?» Смотрю на Задаваку. Тот резко мудреет.
— А-а… м-можно мне тоже? — и показывает на стакан.
И даже не брезгует пить после даарду, надо же.
Пока Задавака возвращает себе себя, устраиваюсь на траве возле Шипелки.
— Вообще, он прав. Что это за дрянь была? Ни черта не похоже на Кормчую.
Я-то думала, что Всесущий — вроде как терраант, которого наделяют силой и властью в ходе Ритуала. А потом на его место приходит следующий — как Кормчую, жрицу Камня, меняют, когда она назовет преемницу.
Но эта тварь воняла древностью. И мощью. Властью, которая не снилась Кормчим Камня.
— Мелким корням неведомо, откуда взялся великий, — шепчет Хаата и кривит темные губы. — Истэйон, Первейший из даарду, был раньше всех… Был прежде, чем воды заговорили. Прежде башни в Аканторе… раньше Камня.
— И твой народ подчиняется этой твари.
Я-то думала, у даарду побольше мозгов в башке.
— Твой народ подчиняется Камню. Кормчей. Жрецам. Королям. Почему не спросишь их?
Сверкает на меня кошачьими глазами сердито. Потом роняет голову на траву. Говорит почти неразличимо, будто у нее заболело горло:
— Всесущий не добр. Он древен. Мудр. Знает Рой. Многие в Рое готовы слушать, что он говорит. Многие… верят… не прожить без голоса Ардаанна-Матэс. Без поводыря.
Многие — но не все, стало быть.
Пальцы у неё сжимаются, разжимаются в траве. А рукав задрался. И под ним снова видны шрамы.
Кажись, я теперь понимаю, чем она провинилась перед Роем. И почему её выпнули.
И где это Грызи, интересно?
Гриз появляется из-за живой изгороди в компании с Опалом. Единорог рад прогулке — норовит подставить морду по почесушки. Голубой рог изнутри полыхает алыми, золотистыми и серебристыми искрами.
— Маленькая проверка, — весело говорит Грызи. — Эгерт, тихонько подойди сюда… спокойно, плавно…
Задавака смотрит дико, но всё-таки встаёт с травки, шмыгает носом. Вытирает дрожащие ладони о брюки и начинает подступать к единорогу. Тот фыркает и подается назад, и Задавака тут же вздрагивает и готовится залечь.
— Тихо-тихо, ну что ты? — Грызи
Уходит в мгновенное единение и потом кивает Моргойлу-младшему — мол, можно, давай.
И тот идёт. Так, будто его тащат на казнь. Глядя то на Опала, то отдельно на его чудесный рог. Медленно, по шажочку подходит…
— Протяни ладонь. Тихо… тихо…
Задавака, умоляюще глядя, выставляет вперед подрагивающую руку.
Шумит дуб. Пахнет примятая трава. И сначала ничего не происходит.
Потом единорог обнюхивает трясущиеся пальцы Задаваки. Задумчиво вздыхает.
И ласково тычется мордой в ладонь.
* * *
— Шэвен, почему они ещё здесь? Что?! Неужели так сложно попросить их на выход, раз всё закончилось? Через два часа, нет, уже меньше, ко мне придут участницы моего салона. Что?! Ты им разве не заплатил?
Ну и голосок у Визгли. Через две комнаты, а уши сверлит. Могут устраивать с Фрезой соревнования — кто кого переорёт. Или со скроггами в брачную пору.
— По крайней мере, она сказала спасибо, — говорит Грызи в ответ на мой взгляд.
Она давеча ухитрилась расписать родителям Задаваки, что мы провели особенный обряд защиты. Ага, при помощи даарду и их чар. Ага, подействовало. Так Визгле, чтобы выродить своё спасибо, понадобилось минуты три жевания языка. Ещё тяжелее ей далось «Расплатись с ними».
Радостный Задавака где-то носится верхом на единороге. Визгля наверху полирует мозги муженьку. А мы ждём, пока даарду отойдет от встречи с начальством. Чтобы убраться к чертям болотным из этого дома.
Шипелка вытянулась на тахте вся бледно-зеленоватая, тяжело дышит. Пальцы сейчас корни в кровать пустят. Да ещё эти виноватые взгляды.
— Прости… сестра.
— За что? — удивляется Грызи и плюхает ей на лоб компресс.
— Молчала. Не сказала про метку. Думала…
Бормочет по-своему, и не расслышать — что. И так ясно. Думала — пусть мальчишка помрет, да и дело с концом. Человек Камня, да ещё с клеймом Врага живого. Мало ли что он там натворил.
Грызи, правда, считает иначе.
— Ты боялась, что я попрошу тебя воззвать к Видящему? Что воззову к Рою?
— Боялась, сестра. Лес видит это.
Даарду кривит личико, но приподнимается и садится.
— Лес видит… боялась не за себя, сестра. За тебя. Рой не знал, какая ты. Истэйон не знал, какая ты. Я знала.
Надо же, оказывается, на какие нежности способна Шипелка. И насколько просчитала — что Грызи сделает, когда узнает о клейме Врага. Вот и готова была не говорить — и пусть Задавака пошел бы в расход, только бы Грызи не… а, кстати, что?