Пасынки судьбы
Шрифт:
Мы потягивали его пиво и курили его сигареты. Не жалея эпитетов, Декурси принялся описывать нашему новому знакомому официантку в закусочной Болджера, после чего заверил его, что если бы он сам ее увидел, то, вне всякого сомнения, отдал бы за нее жизнь.
— За это необходимо выпить, — сказал незнакомец и, подойдя к стойке, заказал еще по кружке.
Закрыв глаза, Декурси продолжал расхваливать официантку, на этот раз сравнивая ее с экзотической морской птицей. «Благословенная, нежная птица», — бормотал он, но Ринг велел ему немедленно замолчать, чтобы не отпугнуть нашего благодетеля. Незнакомец вернулся с пивом и сигаретами, вручил каждому из нас по пачке и опять заставил нас чокнуться.
— Если
— Как же это станет известно?
— Это уж от вас зависит, сэр.
— Если хотите знать, то выгнали меня за содомский грех, — сказал незнакомец.
Ринг от восхищения только головой повел. По обыкновению растягивая слова, он заметил, что такое и с епископом может случиться.
— После этого я отправился в Англию, устроился в школу под Ноттингемом, но и там мне тоже не повезло.
— Эта девушка разбудила во мне сильное чувство, — вдруг воскликнул, вскочив на ноги и покачиваясь, Декурси.
Незнакомец рассмеялся.
— У меня есть предложение, ребята, — сказал он. — Если согласитесь, заработаете фунт.
Вспомнив про гомосексуализм, я тоже поспешно встал из-за стола. Нам уже пора, пояснил я, а то на вечернюю молитву опоздаем. Еще увидимся, пообещал Ринг, мы непременно как нибудь опять придем сюда.
Декурси молча двинулся к двери, изо всех сил стараясь идти прямо. Мы последовали за ним, а когда незнакомец в грязном костюме окликнул нас, Ринг пообещал ему, что мы еще не раз вместе выпьем и тогда уж обязательно выслушаем любое его предложение. Декурси, шатаясь, вышел во двор, и его тут же вырвало сосисками и жареным хлебом на каменную мостовую.
«И холмы препоясываются радостью, — пели в церкви ученики. — Луга одеваются стадами» [32] . Наша троица пела громче всех, от нас несло пивом, и остальные мальчики косились в нашу сторону. Потом добродушный капеллан, заикаясь, читал проповедь о святом Симоне, а я поймал себя на том, что трагедия в Килни стала забываться, отошла в прошлое. Здесь ведь не было ни мисс Халлиуэлл, которая ежедневно напоминала мне о ней, ни матери, к которой я каждый вечер заходил пожелать спокойной ночи. Отец Килгаррифф писал, что тетка обзавелась новыми собаками, что рододендроны цветут по-прежнему, а мистер Дерензи всякий раз заверял нас, что на мельнице мало что изменилось. Со временем я вернусь туда, и очень может быть, когда-нибудь Килни станет таким же, каким был раньше.
32
Псалом 64, 13–14.
— Крайне опасный тип, — заявил на уроке латыни Дов-Уайт. — И он еще смеет околачиваться неподалеку от школы. Уму непостижимо!
— Он ведь гомосексуалист, сэр? — осторожно спросил Декурси. — Так он по крайней мере сказал.
— Держись от него подальше, Декурси.
— Он совал нам деньги, сэр, толковал о каком-то предложении…
— Где мы остановились, Татхилл?
— «…omnem Galliam ab injura Ariovisti» [33] , сэр.
Ринг раскладывал пасьянс. Маккарти по кличке Увалень пристроил на парте обломок зеркала и, смотрясь в него, выдавливал угри на лице. Джексон читал Арсена Люпена [34] . А Тин Майнор спал.
33
«…всю Галлию из-за несправедливости Ариовиста» (лат.).
34
Арсен
— Ну-с, продолжим, — велел Татхиллу Дов-Уайт. — «Нас oratione habita ab Divitiaco» [35] .
— И все же, сэр, — вновь прервал его Декурси, — странно, что ваш друг вернулся в эти края. Вы же сами говорите, сэр, что были уверены — он будет держаться от школы подальше.
— Он не был моим другом, Декурси. «Hac oratione…»
— Мне кажется, сэр, ученикам должно быть известно, какие цели он преследует, сэр. Раз он представляет опасность, сэр, разве не должны мальчики знать, чего именно следует опасаться? У него было имя, сэр?
35
«После того, как эта речь была произнесена Дивициаком» (лат.).
— Ну, разумеется, Декурси. Не прикидывайся дурачком. Итак, Татхилл, «Hac oratione…»
— «После того, как эта речь…»
— Мне кажется, вам следовало бы рассказать о нем, сэр. Коль скоро он предлагает ученикам деньги…
— Господи! Сколько можно об одном и том же, Декурси! Этого негодяя уволили потому, что он возил учеников на пикник. Поил их сидром с джином.
— И это все, сэр?
— Многие родители, Декурси, вовсе не для того трудятся в поте лица, тратя на обучение последние деньги, чтобы их дети угодили в лапы сексуального маньяка. — У Дов-Уайта был усталый голос. Закрыв «Записки о Галльской войне» и уютно закутавшись в прожженную, перепачканную мелом мантию, он призвал класс к тишине и, последовав примеру Тина Майнора, погрузился в сон.
В тот же день после уроков мы вновь отправились в пивную Крошки Дойла, надеясь застать там бывшего учителя географии. Надежды наши оправдались: не успели мы войти, как он подошел и заказал нам пива и сигарет, которые мы с благодарностью приняли. Теперь, зная истинные масштабы его преступления, мы решили, что отказываться от его услуг, какими бы они ни были, не стоит, но договорились, что будем внимательно следить за ним, пока он стоит у стойки.
— Виноват Маньяк, — доверительно сообщил он нам. — Это он на меня наговорил.
— Он донес про пикник, сэр?
— Значит, вы уже все знаете?
— Нам рассказал Дов-Уайт.
— И что же, по-вашему, плохого в том, что я взял с собой на пикник несколько мальчиков?
— Ровным счетом ничего, сэр, — с готовностью согласился Декурси. А Ринг — как всегда, когда он чему-то радовался, — хлопнул себя кулаком по коленке и загоготал.
— Скажите, ребята, Маньяк занимает ту же комнату?
На этот вопрос никто из нас при всем желании ответить не мог, поскольку мы не знали, в какой комнате жил Маньяк тринадцать лет назад, однако вскоре выяснилось, что он перебрался в другое помещение. Сейчас спальня математика находилась на первом этаже учительского корпуса, рядом с его кабинетом, а раньше он жил где-то в другом месте.
— Этого я и боялся, — приуныл наш новый знакомый. Прищурившись от попавшего в глаза табачного дыма, он на минуту задумался, но тут Ринг красноречиво постучал пустой кружкой по столу, и географ, покорно встав, поплелся к стойке за пивом. Вернувшись, он опять заговорил об учителе математики. А потом вдруг взял и разрыдался. Он отвернулся, чтобы мы не видели, как исказилось его лицо; он даже не мог прикурить, так тряслись у него руки.
— Надо же, — пробормотал Ринг.
Наконец географ немного успокоился и сказал: