Пасынки судьбы
Шрифт:
К вашему приезду были приготовлены две комнаты — и та, и другая раньше пустовали. Маляр побелил потолки и переклеил обои; на тот случай, если в августе вдруг будет прохладно, были прочищены оба камина, и мы с Джозефиной просушили матрацы, развесив их на кухне, у плиты.
— Так вот ты, оказывается, какой, Вилли! — вскричала твоя мать, спускаясь по трапу. — Ах, Вилли, наконец-то мы с тобой познакомились!
Ее кремовая блузка была глухо застегнута до самого подбородка на маленькие пуговки-жемчужинки.
— Какое счастье, что мы наконец приехали к вам в Ирландию! — с таким же возбуждением воскликнула она, и ты покраснела, когда она стала рассказывать про Вудкомский приход, про
То лето (последнюю неделю июля, весь август и три дня сентября) я запомнил на всю жизнь. Твои темно-карие глаза, темнее, чем у моей матери, продолговатое лицо, улыбка, от которой появлялась ямочка на щеке, твои длинные каштановые волосы — легкие, как воздух. Я украдкой посматривал на тебя, когда мы стояли возле магазина миссис Хейс и смотрели на раскинувшийся внизу город, на шпили, на крыши, на воду и на далекие зеленые холмы, которые всегда напоминали мне о Килни. «Шендонские колокола», — пояснял я, когда раздавался колокольный звон. Я показал тебе здание оперы и Образцовую школу на Мерсьер-стрит, кондитерскую лавку, где продавался рахат-лукум, и ткацкую фабрику, где работал клерком Элмер Данн. Мы гуляли вдоль реки и вдоль железной дороги, смотрели на грузовые суда с моста Святого Патрика. С каждым разом мы уходили все дальше и дальше, город оставался позади, и мне все время хотелось взять тебя за руку. На противоположном берегу реки, за деревьями, виднелись окна пытливо смотревшего на нас Монтенотта [38] .
38
Монтенотт — район на окраине Корка, где живут в основном представители среднего и низшего сословий.
— Какая красивая твоя Ирландия, — сказала ты.
Когда каникулы кончились, я часто втайне думал о тебе — на скучных уроках и молитвах, лежа в постели после отбоя. Рингу и Декурси я говорил, что ты моя кузина, о существовании которой я напрочь забыл. Дни между тем становились все короче, наступил промозглый ноябрь, а я по-прежнему никому не раскрывал своего сердца. Что могло быть общего между воспоминаниями о тебе и историями про Большую Лили, которая мылась над раковиной, или про женщину, которую Блад Мейджер повстречал на Бечелерс-Уок? Вообще, школа теперь стала для меня какой-то другой. «Марианна, — шептал я, — любимая маленькая Марианна». Твое имя я не называл никому.
— Один малый из Типперэри на тот свет отправился из-за этого пойла, — на всю пивную кричал Ринг, понося конкурентов отца и тем самым набивая цену на его лимонад. Но часто я не слышал, что он говорил. Ты стояла у меня перед глазами в серо-голубой форме своего пансиона. Ты описывала мне свой дортуар: все кровати застелены синими покрывалами, а между ними расхаживает староста Агнес Бронтенби.
— Господи! Какая красавица! — прошептал как-то Декурси, когда мы сидели в баре-магазине Бирна. Он мотнул головой в сторону стеклянной перегородки, отделявшей бар от магазина, и мы с Рингом, как по команде, вскочили и уткнулись носами в матовое стекло, но девушка стояла к нам спиной: худые плечики, старенькое красное пальтишко, волос из-под драного платка видно не было. Она пришла купить джем «Чиверз» и четверть фунта бекона.
Лучше уж выпить соляной кислоты, заметил Ринг владельцу магазина, чем нынешний патентованный лимонад. Когда же мистер Бирн обслужил нас, сел на своего конька Декурси: мечтательным голосом он принялся фантазировать про девушку в красном пальто. А я вспоминал, как мы с тобой сидели
— Знаешь, — сказал мне как-то вечером после молитвы Ринг, улучив момент, когда кругом никого не было, — я опять видел девицу в красном пальто.
Со свойственной ему обстоятельностью он поделился со мной своим планом: мы втроем войдем в бар Бирна, а через минуту появится девушка в красном пальто.
— Я ей сказал, что Декурси от нее без ума, и у нее загорелись глазки. Она видела его в зеркале, когда он смотрел на нее через перегородку.
А может, тебе надоело таскаться со мной по городу и ты молчала только из вежливости? «Мы могли бы съездить в Кил ни, — как-то предложил тебе я. — Я бы очень хотел показать тебе Килни». Улыбнувшись, ты сказала, что с удовольствием поедешь, если только это не будет для меня тяжело. «С тобой мне все легко», — подумал я, но промолчал.
— Неужели вы до сих пор не запаслись лимонадом Ринга, упрямый вы человек, — сказал Ринг мистеру Бирну в тот день, когда мы должны были встретиться у него в баре с девицей в красном пальто. — Вы вообще когда-нибудь обращаете внимание на этикетки? «Нет лучше напитка», мистер Бирн.
Мистер Бирн, угрюмый малый, в прошлом чемпион по борьбе, ничего не ответил. Стены его магазина были увешаны фотографиями борзых, таких же мрачных, как и он сам. Изучив отчет о скачках в утренней газете и отхлебнув портера, он уставился на нас своим налитым кровью глазом. Другой глаз, поврежденный на борцовском ковре пятнадцать лет назад, неподвижно смотрел из-под приспущенного века.
— Нам три бутылочки портера, мистер Бирн, — сказал Ринг, нисколько не смутившись оказанным ему приемом. — Представляете, у одной женщины из Эннискорти от стакана «Мэнсора» почки отказали.
Был понедельник, и на единственной улице Лоха сгрудилось стадо телят. Свиней везли на телегах, повсюду лежали навозные кучи. Грустно было смотреть и на высокие ржавые ворота, когда-то выкрашенные в белый цвет, и на провалившуюся крышу сгоревшей сторожки. Тенистая буковая аллея не изменилась, зато в конце ее торчал заросший бурьяном особняк с черными провалами окон и с забитой листом рифленого железа парадной дверью. «Это Марианна», — сказал я, когда мы вошли в садовое крыло. Кто совершенно не изменился, так это тетя Фицюстас и тетя Пэнси, да и отец Килгаррифф остался таким же, разве что немного похудел. Новые собаки тоже мало чем отличались от старых.
По дороге на мельницу я показал тебе Духов холм, а ты описала мне величественный Вудком-парк. Мы представили, как Анна Квинтон бродила по роскошным покоям усадьбы, как заходила, гуляя по тисовым аллеям, в псевдоклассическую беседку. Ты-то видела тутовый сад в Вудкомском парке, тот самый, в память о котором был разбит наш, в Килни.
— А все потому, — сказал Ринг, — что пустые бутылки мыть ленятся. Заливают свежий лимонад в грязную тару.
Хлопнув пробкой, мистер Бирн откупорил портер. Разливая пиво по кружкам, он слегка покачивал большой, наголо бритой головой и с пренебрежением сверлил своим единственным глазом трех юных клиентов.
— Ба! Вот так встреча! — закричал вдруг Ринг, хлопнув ладонью по стойке.
Вздрогнув, Декурси тупо уставился на девушку в красном пальто.
— Это твоя сестра? — переходя на шепот, спросил он у Ринга. Вид у него при этом был очень смущенный.
Унылое выражение лица девицы не изменилось даже тогда, когда она, обнажив гнилые зубы, заулыбалась. На этот раз вместо платка на голове у нее красовалась белая шляпка.
— Это же Мэри Фейи, — сказал Ринг. — Та самая, в которую ты влюбился, Декурси. Согласись, она заткнет за пояс Норин из Маллингара?