Пасынок судьбы
Шрифт:
Белобрысый Карпуха аж дернулся с перепугу и полез на воз.
– Так что мы поглядим… это, – развел руками Чэсь. – Думаю, Пархим не обидится.
– Да гляди сколько надо, – Годимир кивнул. – Или мы не понимаем, что такое порядок?
Младший стражник перекинул алебарду в левую руку, схватился правой за бортик телеги. Запрыгнул.
– Горшки не побей, а то Пархим ругаться будет! – весело крикнул ему Олешек.
– Не боись, я тихонько, – отвечал Карпуха.
– А что, Чэсь, Сыдор из Гражды и вправду такой благородный разбойник,
– Что? Он чего… это… охренел? Ну, я, ешкин кот, с ним поговорю поутру! Он у меня еще раз все кусты обгадит! – возмутился заречанин. – Да Сыдор кровосос, каких поискать. Сирота подвернется – сироту ограбит, вдова – так вдову. Что он напел вам? Ума не приложу…
– А он нам то же самое про Яроша говорил, а про Сыдора предлагал Олешеку песню написать, – улыбнулся Годимир.
– Нет, это… Он точно Пархим, горшечник из Колбчи? Может, другой какой Пархим?
– Нет, ну сам так сказал, – рыцарь развел руками. – Откуда ж мне знать? Из Колбчи, не из Колбчи… Не могу ж я всех горшечников тутошних в лицо знать?
– Да нет… – рассуждал сам с собой Чэсь. – Телега Пархима, и конь его вроде тоже… Он не пьяный был?
– Нет…
– Эй, дядько Чэсь! – крикнул Карпуха с телеги. – Чисто все. Горшки да миски… Ну, соломой переложены…
– Ты в солому-то потыкай! Токмо легче, легче, не побей…
– Ага!
Послышалось шуршание. Это Карпуха проверял остряком алебарды между горшками – не затаился ли Ярош в горшке, не скрылся ли под миской? Потом раздался глухой треск и испуганный возглас светловолосого стражника.
– Что? Побил-таки? – сурово выкрикнул старший.
– Ага… – убитым голосом отвечал парень.
– Ну и хрен с ним! Новых… это… налепит. Нашел что?
– Не-а!
– Тады прыгай!
Когда Карпуха соскочил на землю, едва не сбив древком алебарды котелок с рогульки, Олешек спросил Чэся:
– А скажи, что же все-таки с Ярошем?
– А что с Ярошем? – окрысился стражник. – Тебе, шпильман, какое дело?
– Я, может, песню сложить хочу. Про разбойника и… про еще одного разбойника.
– Про рыцарей… это… слагай лучше. Все. Пошли мы. Пархим вернется, не забудьте… это… поклон от меня передать. Скажи, Чэсь спрашивал, как там внучок младший?
С этими словами стражники растворились во тьме.
Озадаченный шпильман почесал затылок:
– Ты чего-нибудь понял, пан рыцарь?
– Признаться, немного, – ответил Годимир. – Ты пока крупу доставай, а то голодными спать ляжем…
– Уже достал. Держи.
Рыцарь высыпал три полных пригоршни крупного пшена в бурлящую воду, бросил соли, помешал ложкой.
– Ну, так что, Олешек, ты сказать хотел про знакомцев наших?
– Да я просто не пойму – или я такой дурень, или у стражника этого, у Чэся, котелок набекрень?
– Это ты насчет внуков?
– Ну да! Вот пришиби меня гром на этом самом месте, но не
– Это верно, – согласился Годимир.
– О! Так, может, это сын того Пархима, которого стражник знает? У кметей в Заречье это запросто. Отец Пархим и сын Пархим, внук тоже Пархим… Похоже, жадничают они на имена. Или попросту ленятся новые придумывать.
– А ты спроси его. Когда облегчится, само собой…
– А чего я? Сам спрашивай, пан рыцарь, коли интересно.
– Я его лучше спрошу, есть сала кусок в запасе или нет? Эту кашу да салом бы заправить, да лучку зеленого…
– Ох, да ты точно поэт!
– Скажешь тоже, – смутился рыцарь. – Просто я иногда думаю, что если покалечусь в каком-нибудь сражении, не пропаду. Корчму куплю и буду гостей кормить-поить.
– А назовешь ее…
– А назову ее «У дракона». Вот тут не худо бы и голову драконью над входом прибить.
– Ты опять за свое? Ну, нет драконов на свете, нет!
– Не веришь, не ищи. Что ты за мной тогда едешь?
– А вот для того и еду, чтоб поглядеть, как ты опростоволосишься, пан рыцарь. Не найдешь ты дракона.
– Здесь не найду, в другие края искать поеду. В Пологие горы, к твоему Мариенбергу поближе…
– Еще чего удумал! Там уж точно ничего не сыщешь!
– Тогда на юг. За Усожу, в степи кочевничьи, в самую Басурмань.
– Эх, пан рыцарь, пан рыцарь… Жаль мне тебя. Пропадешь ни за грош. И что это тебя так дракон беспокоит? Неужели только из гордости да тщеславия? – Олешек глянул над пламенем костра прямо в глаза словинцу, склонил голову на бок, ожидая ответа.
– Нет, конечно, – подумав, сказал Годимир. – Из тщеславия вон шатры у моста разбивают. А потом трофеи в кучу складывают да хвастают у камина зимой – вот этого рыцаря я тогда-то победил, а этого тогда… А я хочу…
Он не договорил. Махнул рукой и принялся ожесточенно мешать кашу. Словно колдовское зелье. И посолонь, и противосолонь.
– Так что ты хочешь? – напомнил Олешек. – Скажи.
– Дракон – это зло.
– Да?
– Точно.
– Ну, не знаю… – задумался музыкант. – А почему?
Тут вернулся Пархим. Взъерошенный, в сбитой на затылок шапке.
– С облегченьицем! – поприветствовал его Олешек. – Друзья твои приходили. В гости звали.
– Какие такие друзья, сладкая бузина?
– Чэсь из Островца. Знаешь такого?
Горшечник пожал плечами. Жест его можно было истолковать по-всякому. И «да, знаю», и «а кто это такой». Во всяком случае, не похоже, чтобы заречанин хотел все бросить и мчаться поболтать со стражником за жбанчиком пива.
Ну, нет так нет, решил Годимир. Мало ли у кого какое желание или нежелание? Гораздо больше его заинтересовал кусок сала, завернутый в чистую холстину, вытащенный Пархимом из-под сиденья возницы на передке. Что ж за каша без сала? Ни вкуса, ни сытности.