Патологии
Шрифт:
Помойка издавала целую симфонию запахов. У нескольких гигантских куч кормились сотни птиц и несколько деловитых нищих. И они не удивились моему приходу. Быть может, нищие с лёгкостью принимают себе подобных? Но мало кто считает себя нищим…
Я долго смотрел на завалы гнили и мусора, выискивал блаженно надеющимся взглядом.
Всё это должно было как-то разрешится.
Первое почти радостное возбуждение скоро прошло. В городе слышна постоянная стрельба. Тем более странно и тошно от тишины в школе
В «почивальне» стонет Кизя. У его кровати сидит Саня Скворец.
– Чем руку смазать? Бля, как горит. Чем, а?
– спрашивает Андрюха-Конь. Коричневый рубец ожога от схваченного за ствол пулемета на его левой руке вспух.
– Чего там у нас в аптечке?
Он, одной рукой, вываливает на стол содержимое медицинского пакета. Раздражённо копошится в ворохе лекарств и шприцов. Отходит от стола, ничего не найдя. Лицо его рассечено в нескольких местах розовыми, влажными бороздами. И веко вспухло, изуродованное. Он постоянно щурится от боли. И когда щурится, ему ещё больнее.
Пацаны затравленно смотрят по сторонам, стараясь не зацепиться зрачками за мёртвые руки, ледяные челюсти тех, кто…
Валя Чертков сидит в углу «почивальни», подальше от брата, - будто обиделся на него. Единственный Валин глаз слезится, второго не видно.
Пришел Плохиш, спросил, нет ли у кого пожрать. Никто не ответил. Все раздражены и молчаливы.
Плохиш постоял около Кизи, и вышел.
Вспоминаю, что убил, кажется, убил, почти наверняка убил человека. Сдерживаю желание высунуться по пояс в бойницу, и посмотреть вниз, - быть может, он лежит там, на земле, смотрит на меня исковерканным одноглазым лицом.
Потерянный и оглушенный бродит, принюхиваясь к кровавым лужам, Филя. Федя Старичков одной рукой вскрывает банку тушенки, жмурясь от боли в боку, кидает несколько ложек пахучей массы на пол - псу. Филя, щелкая зубами, съедает всё в одно мгновенье.
– Чего творишь? А сам что жрать будешь?
– спрашивает Столяр.
– А что, мы зимовать тут собираемся?
– отвечает Федя.
Сидящий на своей кровати Аружев, с раздувшимися и растрескавшимися губами, которые он ежесекундно трогает пальцами, услышав диалог Столяра и Старичкова, настораживается.
Но Столяр, ничего не ответив Старичкову, забирает у него банку, и убирает в тумбочку дневального.
– Аружев!
– зовёт он, - На место. Порядок организуй, что у тебя тут…
Русик нехотя возвращается.
Злобно переживая приступы боли, тихо рыча, ходит взад-вперед Астахов.
– Надо отнести ребят, - говорит Столяр.
– Егор, организуй!
Голос Столяра звучит неприятно громко среди общего вялого копошенья.
Зову Саню Скворца.
– Дим, не поможешь?
– прошу я Астахова, забыв о его ране, и едва задав вопрос, чувствую, что сейчас он на всех основаниях обматерит меня.
Но Астахов кивает головой. В руке у него, замечаю я, луковица, и он кусает ее.
Подходим к Стёпке, -
– Ну, чего смотрим?
– спрашивает Астахов, - Взяли, понесли.
Дима засовывает луковицу в рот и хрустит ей, зло сжимая челюсти.
Беспрестанно глотаю слюну. Мы с Саней стараемся не смотреть на мёртвого, поэтому идём нескладно, шарахаясь.
Астахов, который держит Стёпу за ноги, ругает нас:
– Что, кони пьяные?…
Стёпа уже начал коченеть, мы положили его в кладовке без окон, неподалеку от «почивальни». Стёпина голова приняла глиняный оттенок. Показалось, что она расколется, если ударится об пол.
Язва, которого понесли следом - ещё мягкий. Держа его за руку, вернее, за рукав «комка», я неотрывно смотрю на прилипшую к его почерневшему лбу прядь палёных волос.
В коридоре встретили Андрюху-Коня, он, не стеснясь, мочится на свою обожженную руку.
На улице раздались выстрелы, и сразу - шум на первом этаже. Спешим вниз.
– Бля!
– смеется неунывающий Плохиш, он быстро дышит, словно прибежал откуда-то, - Посмотри-ка на меня!
– просит он Васю Лебедева, - Не убили, нет? Пулевых ранений не видно? Осколочных? Шрапнельных? Колото-резаных?
– За жратвой, что ли, бегал?
– спрашиваю я, видя две банки консервов, которые Плохиш положил на пол.
– Ну, дурак.
– Заначка цела, наверное… - говорит Васе Плохиш, - Завалило просто. Надо доски разгрести.
«Они уверены, что их не убьют, - с удивленьем понимаю я, - уверены и всё».
По лестнице спускается Столяр.
– Хасан, я вам, блядь, устрою всем! Вы что, сдурели, ублюдки? Ты, спринтер хренов!
– орёт он на Плохиша, - Ещё раз выбежишь, я тебя сам ебану. Ты понял? Я тебе обещаю - сам!
Плохиш молча открывает консервы.
– Кильки хочешь?
– спрашивает он у Столяра, протягивая банку.
Столяр пытается выбить ее, но замахивается слишком широко, и Плохиш лёгким движением уводит банку из-под удара, приговаривая:
– Не хочешь, как хочешь…
– Костя!
– говорит Хасан Столяру, - Нам всё понятно.
– Ты почему здесь?
– никак не может остыть Столяр, обращаясь на этот раз ко мне.
– Стреляли, - говорю.
– Отделение где твоё?
– Скворец - вот он, Фистов на чердаке, Монах контролирует сторону дороги… Какие сейчас отделения, Костя! Все перепутались.
– Ни хера не перепутались. Иди и обойди всех. Пусть автоматы почистят, гранаты возьмут в «почивальне». Расслабились? Думаете, что всё?
– Чего со связью?
– спрашивает Хасан у Столяра, отвлекая его гнев.
– Русик уронил на рацию. Астахов ему вписал в лоб, и Русик осыпался вместе с рацией. Наебнулась она. А эти, - Столяр кивает на свою переносную, выставившую антенну, рацию, - не берут. Надо подзарядить.
Идём с Саней по коридорам. Воздух сух, тянет на кашель. После безустанного автоматного грохота собственные шаги кажутся далёкими, тихими.